Я грезил и улыбался ровно до той секунды, пока она не сказала, что её замуж берут и детей усыновлять собираются.

Внутри словно что-то взорвалось. Перед глазами пелена красная. Кольцо мне в нос – и я буду рыть копытом землю в яростной жажде нацепить на крепкие рога этого павлина, что посмел перед моей девочкой перья распускать.

– Жди! Я скоро буду! – не сказал, а рявкнул. Не попросил, а приказал. Может, зря меня всегда считали немного ку-ку, не от мира сего? А если прижать, то я и Пашку переплюну?

Машину я гнал так, что мне бы гонщики позавидовали. Я даже не знал, что способен на такие виражи. Сейчас я кому-то отобью башку!

Юля

Готовность Павлика меня отвоевать или хотя бы прикрыть собой порадовала. Я даже успокоилась немного.

– Послушай, Лёш, – сказала, как только положила телефон на стол, – мне не понятны твои мотивы – раз. Я тебе не верю – два. Я не хочу возвращаться в прошлое – три. И если тебе что-то от меня нужно, ты бы лучше прямо сказал, а я подумаю.

– Ничего мне от тебя не нужно, – буркнул Ильин, и в его сжатых челюстях прорезалось упрямство. – Всё, что хочу, я озвучил. Верить или нет – твоё право.

– Оставь меня в покое, а? – попросила я с неясной тоской, потому что понимала: Ильин не тот человек, что вот возьмёт и отстанет.

Он будет биться лбом во все стены, пока однажды не найдёт дверь, окно или лазейку. Если ему не повезёт, значит возьмёт в руки отбойный молоток и тра-та-та! – прорубит проём в светлое будущее. По его глубочайше индивидуальному мнению. На все остальные точки зрения ему глубоко плевать. Ну, разве что мама – священная корова.

– Обещай, что подумаешь, – задирает он подбородок и сверлит меня орлиным взором. – И поверь: я лучшая партия. Не прогадаешь.

Можно подумать, я вышла на базар и выбираю женихов, как фрукты. Главное не ошибиться, а то часто под красивой шкуркой скрывается откровенное гнильё.

– Обещаю! – выпаливаю, лишь бы он наконец отстал и сгинул.

Лёша с достоинством кивает и выходит. Я без сил падаю в кресло.

Если так пойдёт дальше, то компания развалится на части, а поэтому… нужно побеспокоиться, чтобы всё работало, как часы, когда мне придётся уйти.

Это ещё не твёрдое решение, но во мне всё больше зреет мысль, что надо бы, наверное, подумать о запасных вариантах. Причём подумать активно.

Я погружаюсь в работу, ежедневную рутину, и напрочь забываю о Кострове. Когда он входит ко мне без стука, я только тяжело вздыхаю. Нужно пережить ещё одно вторжение самца на мою территорию.

Вид у Павлика хуже, чем у Лёшика. Да что там: он страшен. Лицо перекошено. И он не злой, нет. Решительный какой-то и… в ярости, что ли. Не на меня – каким-то шестым чувством это понимаю.

– Юля, – выдыхает он моё имя, и я чувствую, как вспыхиваю. В груди становится горячо. Он… словно обласкал одним-единственным словом, оставил цепь поцелуев от макушки до пяток.

– Не было нужды мчаться, – я почему-то спокойна, не выговариваю ему, не езжу тупой пилой по плеши.

Это похоже на мягкий упрёк в неразумности, потому что мне до ужаса хочется протянуть руку и пригладить хохолок у него на голове. Волосы растрепались. Спешил. Это меня умиляет до слёз. Гормоны, чёрт их подери!

Он шумно падает на офисный стул и вытягивает ноги. Смотрит на меня изучающе, будто я какое-то ископаемое животное, а он случайно нашёл и теперь то ли любуется, то ли глазам не верит, то ли прикидывает, сколько ему денег или славы обломится, когда мир узнает о его открытии.

– Давай я сам буду решать, что мне делать, а что нет, – он тоже голос не повышает и внешне очень спокоен, но вот этот металл в интонациях – бесит.

– Если ты не собираешься со мной разговаривать, советоваться, прислушиваться к моему мнению, то зачем ты тогда собрался жениться? У меня уже один такой был, – киваю я на дверь. – Есть только два мнения: моё и неправильное. Кто не понял, смотрит пункт первый.

Костров кивает, а затем снова вглядывается в моё лицо. Пристально.

– Дети? Ты сказала: дети? – бьёт он меня под дых неожиданно. А я не подготовленная. Сама не заметила, как проболталась. А Павлик, видимо, слушать умеет.

– Да, – распрямляю я плечи, – дети. Близнецы. Сразу побоялась сказать. У тебя ж нервишки слабые. Ты из-за одного ребёнка вой поднял и «вон!» орал на весь офис. Не представляю, что было б, скажи я, что во мне в два раза больше счастья.

Костров молчит. Держит паузу. Смотрит на меня во все глаза. И в глазах его ни страха, ни злости. Добрые у него глаза. С небольшой искрой-смешинкой.

– В два раза больше счастья? – переспрашивает он. Голос у Павлика взволнованный и низкий. Чуть ниже, чем обычно. – А знаешь: я счастлив. Вдвойне, – договаривает он и лезет целовать мои ладони.

Вот и пойми этих мужчин. То «вон», то счастлив. Нет, из нас двоих беременный Костров, а я так, рядом присела и заразилась многоплодием. По-другому и не скажешь.