Шрифт:
Закладка:
– Я тоже не знаю, что с этим делать, я тоже, – охнул Сумеречный Эльф, попытавшись дотронуться до одной из линий, но его немедленно что-то обожгло, он отдернул руку, прижимая ее к груди: – Проклятье! Тварь ты, Двенадцатый! С первого дня знакомства терпеть тебя не мог!
Рехи же в свою очередь потянулся к самой светлой линии, как ему показалось. Она напоминала прозрачный пузырь и слегка пульсировала. Пальцы не обожгло, даже наоборот – приятное тепло распространилось по телу. Но тут же сотни других разом зашипели и накинулись на единственную светлую. Она вздрогнула и погасла, а новая атака «неправильных» линий вышибла дух.
– Держись! – крикнул напоследок Сумеречный, пока Рехи давился новым приступом отчаянной тошноты. Ненавистная слизь набивалась в рот, хлестала по рукам и ногам, стягивала грудь, мешая дышать. Потом он очнулся на какое-то время, выплевывая вполне реальную слизь и желчь.
– Все тут заблюешь скоро! Устала тебя переворачивать, чтоб не захлебнулся! – доносилась сквозь тяжелое забытье ругань Лойэ. – Ящеры!.. Еще и руками размахивает!
Наверное, она имела в виду тот миг, когда Рехи пытался ухватить светлую линию. Почему-то ему казалось, что именно она вернула к жизни. И погасла. Пугало, что даже якобы всесильный Тринадцатый Проклятый испытал вполне реальную боль, попытавшись распутать лабиринт темных корней.
– Пора бы мне уже валить отсюда. Но ты же – это ты, – бормотала что-то Лойэ, срывалась на рык, и снова гладила по голове. Ненормальная дикарка. А что бы в такой ситуации делала та самая Мирра из прошлого? Впала бы в панику? Позвала придворных лекарей? Ох, сколько странных новых слов вертелось в голове.
– Не надо было… отравленным клинком… – пробормотал с трудом Рехи, но снова потерял сознание.
Потом три смены красных сумерек в бреду прошли с унылым однообразием и воспринимались скорее как помеха в пути, нежели заслуженное наказание за предательство Лойэ. Конечно, с клинком у шеи хорошо говорить, что изменился, что не хотел бросать, но никакой вины на самом деле он не ощущал. Лучше бы Лойэ не дралась с ним, следуя своим представлениям о чести и справедливости. К кому и когда она была справедливой? Стае пользы почти не приносила из-за своей несдержанности, терпели ее из-за личной привязанности Рехи и навыков боя, которым обучил ее покойный отец. Но стоило ли применять их против единственного уцелевшего представителя своего вида? Рехи не мог ответить, что правильно, а что лживо.
Левый бок нестерпимо горел, но боль казалась далекой, как раскаты грома из-за гор. Так же в роковой день внимали вою урагана, считали, будто он далеко, а шкуры шатра достаточно надежны.
«Не спасло, нас уже ничего не спасет», – думал Рехи, наблюдая сквозь полуопущенные веки за Лойэ.
Она маячила где-то рядом, обмывала горящее лицо пещерной водицей. Потом говорила, что хочет есть, и куда-то отлучалась, бросая его одного в темноте. Рехи не мог пошевелиться.
На четвертую смену красных сумерек он пришел в себя. Лойэ рядом не оказалось, и в сердце закрался безотчетный страх, что она больше не вернется. Она всегда следовала лишь велению собственных полубезумных фантазий. Кто знает, может, внутренний голос требовал без промедления отправиться на поиски проклятущего Бастиона.
Рехи прислушивался к переговорам капелек, стекавших с невидимых камней в тонущую во тьме речушку, вдыхал кисловатый запах подгнивавших водорослей. Рядом еще витал аромат Лойэ, исходивший от брошенной на полу шкуры. Значит, она не ушла насовсем, не оставила…
Впрочем, стоило разуму немного проясниться, Рехи недовольно куснул опухшие растрескавшиеся губы: больше всего на свете он не желал оказаться хоть на короткое время беспомощным. Но вот ранение спутало все планы, и теперь, уже в сознании, ему оставалось только ждать. Сердце отмеряло удары ожидания. Рехи сбился со счета, попросту закончились «пальцы». Долго же Лойэ охотилась! А если ее поймали? Он не сумел бы помочь ей. Людоеды, возможно, бродили где-то рядом, если от их деревни хоть что-то осталось. Лучше бы Сумеречный Эльф смел ее под корень, они не имели ничего общего с теми разумными людьми из прошлого. Лишь бы новые люди из настоящего не добрались до Лойэ.
Одиночество сдавливало медленно заживавшие ребра, голова все еще нещадно кружилась, но Рехи подполз к выходу, чтобы хоть в щелочку между камней увидеть каменистую долину. Красные сумерки теперь резали глаза, отзывались болью в висках, но вскоре удалось различить точку на горизонте.
– Лойэ… Надеюсь, это ты! – выдохнул Рехи. Никогда еще он не ждал ее, никогда не волновался. И не совсем понимал, виновато в этом бедственное положение или все-таки его чувства к ненормальной подружке? Впрочем, разделять и обдумывать собственные ощущения не хотелось, не имело смысла. Вот в этот конкретный миг он ждал ее, в другой – ненавидел. Так уж все меняется со временем. Важно настоящее.
– Куда ползешь? – приветствовала его Лойэ. Выглядела она довольной: губы мерцали ярко-алым, их раскрасила свежая чужая кровь, отпечатавшаяся и на одежде, и на коже.
– Тебя ждал, – буркнул Рехи, хотя зуб на зуб не попадал от озноба.
– Вон какая я теперь важная! Живой остался. Надо же. Ты должен был умереть от яда в ране, – насмехалась Лойэ, почти пританцовывая. Хорошо ей сделалось, крови-то свежей напилась, от нее всегда такой становилась. Хотелось бы знать, кого и где поймала.
– Значит, не так много его в твоем клинке осталось, – ухмыльнулся Рехи.
– Держи, – она протянула кожаный бурдючок, в котором оказалось немного крови после ее пиршества. – У меня правило: если кого-то не убиваю с первого раза, значит, не судьба. Значит, мы не враги.
Рехи жадно припал к свежей крови. Опустошенный, высушенный, он острее обычного ощущал голод и был готов едва ли не кричать от радости, когда получил желанную подпитку. Лойэ он в тот момент просто безоговорочно обожал, забывая, что именно она послужила причиной новых злоключений.
«Умереть от яда или заражения… Ну, не умер же. Либо шьешь ты хорошо, Лойэ, либо тряпица Митрия была с противоядием. Невероятно, конечно, но должен же быть от этих крылатых хоть какой-то толк», – добавил про себя Рехи, стараясь не вспоминать искаженные линии мира и прочие странности, связанные с Семарглами и Стражами.
Он вновь заснул, но через какое-то время вскинулся, разбуженный сдавленным воем. Он подполз к щели меж камней, вслушиваясь в смутно знакомый голос, и лицезрел, как по пустоши шатается одинокий странник с мечом за спиной. В сером силуэте с накинутым на голову
