— Выбирай, какая понравится.

У Юры загорелись глаза, когда он увидел полки с книгами.

— Можно любую?

— Какую хочешь, — сказала Людмила Васильевна и с равнодушным видом отошла к столу.

Юра осмотрел полку, увидал толстую книжку в переплете. Это был «Граф Монте-Кристо».

— Разрешите эту?

— Пожалуйста, бери.

В большой комнате научно-исследовательского института за столами работали четыре человека: две женщины и двое мужчин.

Зазвонил телефон. Рука полной белокурой дамы потянулась через стол, подняла трубку.

— Слушаю. Сейчас… Вас, Герман Агапович, какая-то симпатичная жгучая брюнетка.

Женщина засмеялась своей остроте и положила трубку на стол.

К телефону подошел Семерихин, улыбнулся своей сослуживице. Сказал в трубку:

— Слушаю. Да, да. Семерихин, Герман Агапович.

В трубке заговорил женский голос, и Семерихин стал внимательно слушать. Оглянувшись на своих товарищей, прикрыл трубку ладонью.

— А что выяснять? — сказал он в трубку. — Конечно, понимаю. Встретиться? Могу приехать к вам. На нейтральной почве? Не совсем удобно. А что говорит? Понимаю, Людмила Васильевна. Хорошо.

Белокурая дама, лысеющий круглощекий сотрудник и молодая некрасивая женщина многозначительно переглянулись.

— Да перестаньте вы! — сердито сказал им Семерихин и тут же пояснил в трубку: — Это я не вам. Ну, где назначите, там и встретимся.

— Попрошу вас прийти в отделение милиции, где вы прописаны, — продолжала по телефону Людмила Васильевна. — Завтра в три.

— Обязательно приду, — сказал Семерихин. — До свидания.

Он повесил трубку и тяжело опустил руки, на стол. Достал из кармана платок, стал вытирать пот с лица.

Сотрудники вновь переглянулись, но уже не с издевкой, а в недоумении.

На второй день Людмила Васильевна и Семерихин встретились в отделении милиции. Разговор для Семерихина был неприятный и тревожный. Как он ни старался сохранить спокойствие, это ему не удавалось.

— А почему именно вас заинтересовал мой сын? — спрашивал Семерихин. — Я не понимаю, почему обязан давать вам объяснения о своих детях?

Он с вызовом замолчал.

— Видите ли, Герман Агапович, — мягко сказала Людмила Васильевна, — дело в том, что ваш сын Юра убежал из дома разыскивать своего отца.

Семерихин резко повернулся к ней.

— Юра убежал из Ташкента? Ну, знаете ли! Как же это?

— Кто-то сказал мальчику, что он воспитывается в чужой семье и что у него есть родной отец.

— Эх, люди! — зло сказал Семерихин. — Посочувствовали мальчику, пожалели!

— Вы знаете, дети в таком возрасте впечатлительны. Как всякий мальчик, Юра захотел увидеть своего отца.

— Вам точно известно, что он убежал?

— Иначе я не стала бы вас беспокоить. Мне хотелось выяснить у вас один вопрос: когда мальчика найдут, куда его направлять? В Ташкент или к вам?

Семерихин растерялся и не сразу ответил.

— Я, безусловно, согласен. Но у меня семья. Вторая жена никогда не станет для Юры родной матерью. Это я точно знаю, по старшему сыну.

— Вы когда-нибудь говорили с женой о Юре?

— В первые годы нашего брака говорил не раз, а потом сам понял, что Юре лучше остаться в Ташкенте. Ему там хорошо, приемная мать работает в больнице, заботится о Юре. К тому же я дал слово никогда не пытаться, помимо ее воли, связаться с мальчиком.

Он закурил, но тут же погасил сигарету, вдавил ее в пепельницу.

— Надо быть подлецом, чтобы поступить иначе, — сказал Семерихин, все более волнуясь. — К тому же у меня постоянно материальные трудности, я не смогу его обеспечить.

Людмила Васильевна внимательно слушала, а когда Семерихин замолчал, сказала:

— Может, попытаться убедить мальчика, что разговоры о том, будто у него есть родной отец, не основательны? Сказать ему, что нет отца, не нашли.

— Конечно, — кивнул Семерихин, — дети верят всему. Но тогда я должен буду навсегда забыть, что у меня есть сын Юрий.

— Именно так. В этом случае вам надо навсегда уйти из его жизни.

Семерихин снова закурил, жадно затянулся, поперхнулся, закашлялся. И вдруг засмеялся нервным смехом.

— Ловко вы подвели. От родного сына заставляете отказаться!

— Да вы сами давно от него отказались. Мальчик фактически не жил с вами ни одного дня.

— Фактически так, — согласился Семерихин. — А юридически? Отец я ему или нет?

— Если Юра не усыновлен приемными родителями…

— Я никогда не отказывался от своего отцовского права. Случайно, не райсовет подослал вас ко мне? Откажись, мол, от сына, а потом и не заикайся о трехкомнатной квартире? Да черт с ними, пусть дают двухкомнатную, из-за этого я не отрекусь от сына.

Он оскалился нервной раздраженной улыбкой.

— Вы, кажется, совсем не поняли, в каком сложном положении находится ваш сын. Прежде чем возвращать его в Ташкент, ему должны объяснить, что вас не было и нет на свете.

— Нет уж, извините! Объяснять я буду сам, а вы сначала найдите мальчишку!

— Найдем, человек не иголка.

— Прошу вас, поймите меня правильно. Все эти двенадцать лет я помнил о нем. А может, мне еще раз поговорить с женой?

— Поговорите. И когда примете решение, позвоните мне по этому телефону.

Она написала на листке блокнота номер телефона и подала ему. Он встал, примирительным тоном сказал:

— Если узнаете что-нибудь новое о Юре, сообщите мне на службу. Могу я рассчитывать?

— Обязательно. До свидания.

Он пожал протянутую ею руку, пошел к двери. Но у самого выхода остановился, с неожиданным чувством спросил:

— У вас есть дети?

— Есть. Девочка, в четвертый класс перешла.

— В таком случае, вы поймете мои переживания. Сын хочет видеть отца красивым и мужественным, а перед ним встанет тусклый и примятый человек. Ирония судьбы!

Он грустно улыбнулся и хлопнул дверью.

— Жалкий, нерешительный человек, — говорила о Семерихине Людмила Васильевна, расхаживая по своему кабинету перед Григорием Романовичем. — Представьте, я точно угадала, что думает о нем сын. Пытается острить, кривляться. Обыкновенный трусливый мещанин. Нашкодил и спрятался в свою конуру, самого себя боится. Между прочим, сказал, что мальчик живет в Ташкенте.

— Ага! Все-таки Средняя Азия? — воскликнул Григорий Романович. — Послать телеграмму родителям?

— Он не назвал ни адреса, ни фамилии.

— Сообщим в Ташкентскую милицию. Наверняка родители заявили об исчезновении сына. Пусть знают, что Юра у нас.

— Потерпите еще денек, может, Юра сам подскажет, как поступить.

В тихом, глухом углу двора группка ребят, среди которых Таня к несколько других девочек, сбились в кучу, тесно окружили Юру, который сидел на груде камней и читал вслух «Графа Монте-Кристо».

— «…Дантес затрепетал от радости. Он быстро съел суп и говядину, которую по тюремному обычаю обычно клали прямо в суп. Потом, выждав целый час, чтобы убедиться, что тюремщик не передумал, он отодвинул кровать, взял кастрюлю, всунул конец железной ручки