ему нужно было кое-что сказать Лизе. Он понимал, что внутри него было нечто большее, чем страх. Конечно, она могла понять его пустоту. Возможно, подумал он, когда рядом прогремел гром и внезапно полил дождь, она чувствовала то же самое. Она пуста. Не хватает чего-то существенного. Возможно, он подвел ее каким-то неизвестным образом. Возможно, он довел ее до исступления своей неудачей.

Теперь у него были другие слова, кроме жалких "пожалуйста, вернись, не оставляй меня". У него были вопросы: ты так же пуста, как и я? Что ты ищешь в этом месте? Как я могу заполнить твою пустоту, как ты заполнила мою?

Дрожащим кулаком Тони постучал в ворота. Зазвенела сталь. Порыв ветра пронесся по открытому причалу. Боковая дверь открылась, и Тони приблизился к темноте.

Тени зашевелились; затем высокая широкая фигура отделилась от черноты и заблокировала вход. Лысый мужчина с толстой шеей скрестил руки на груди и посмотрел на Тони сверху вниз.

Тони полез в карман за деньгами, потом остановился и уставился на швейцара. У него было еще несколько шрамов на лице и руках, и он был одет в серо-черное вместо более красочных фасонов, модных в его первый визит, но не было никаких сомнений, что швейцар был таким же, как когда Гай привел его. Казалось, он вовсе не постарел.

Кто-то протянул руку и схватил Тони за правое запястье, когда он вытаскивал свои деньги. Сильные пальцы вывернули его руку назад и скрутили, парализовав его в болезненном суставном замке. Тони опустился на колени, чтобы избежать агонии рвущихся мышц и связок, затем поднял глаза. Худощавый азиат в темном костюме и водолазке бесстрастно смотрел на него, а швейцар, все еще скрестив руки на груди, стоял позади него. Деньги Тони развевались на ветру.

- Только рекомендации, - тихо сказал азиат. - Пожалуйста, уходите.

- Моя жена только что вошла... - начал было Тони, но тут же ахнул, увидев, что азиат еще сильнее вывернул ему руку.

Неправильный ответ, но какой правильный?

Гай привел его в первый раз, поговорил со швейцаром. Деньги? Hет, но что? Рука. Как и Лиза, он показал швейцару свою руку. Там была ручная печать с невидимыми чернилами, позволяющая посетителям уходить и возвращаться в ту же ночь. И Гай, и Тони были проштампованы, но это было так много лет назад. Глупо даже думать...

- Был здесь, парень привел меня, давно...

Азиат отпустил его, и швейцар осторожно помог ему подняться на ноги. Они уставились на тыльную сторону его левой руки. Слабый контур костяной метки светился на его коже. Тони поискал ультрафиолетовую лампу, но нашел только черноту за двумя мужчинами.

Азиат отступил назад, в то время как швейцар поставил печать на тыльную сторону левой руки Тони. Его тело покалывало, и он вспомнил ощущение от своего первого визита. Швейцар отступил в сторону и жестом пригласил его войти.

- Всегда показывай метку, - укоризненно сказал азиат, прежде чем раствориться в темноте.

Тони кивнул и поспешил на склад, его сердце билось быстро, а запястье все еще пульсировало. Все эти годы он носил метку "Сладкой Боли", даже не подозревая, что она выжжена на его теле. Лиза тоже ее носила. Он не сомневался, что она знала о невидимой печати на своей руке, так же как всегда знала, как найти клуб. Пара секретов, которые она хранила от него, как несбывшиеся мечты, которые преследовали ее, как боль, которая заставляла ее возвращаться к "Сладкой Боли". Интересно, сколько отметин у нее на руке?

Узкий коридор, по которому он шел, был тускло освещен в противоположном конце единственной лампочкой над узкой, извилистой металлической лестницей, которая вела вниз. Не видя другого выхода, Тони спустился по ней. Бас пульсировал вверх по лестнице из динамиков клуба, посылая дрожь через стальные поручни. Повторяющаяся механическая мелодия эхом разносилась по широкому коридору, который он нашел у подножия лестницы. Он направился к другой далекой лампочке, и музыка стала громче, бас бился внутри него, как второе сердце; холодные, синтезированные ноты втягивали его мысли в бесконечную, бессмысленную петлю. У стальных двойных дверей под лампой Тони покачал головой, вытер ладони о бедра и толкнул тяжелую дверь.

Музыка нахлынула на него, как волна холодной воды. Что-то в музыке, похожее на сочетание потрескивания электричества и слабого стона обратной связи, заставило короткие волосы на затылке встать дыбом. Все изменилось со времени его последнего визита. Во-первых, музыка была другой. И он не помнил, чтобы видел так много клеток.

Семь лет - слишком долгий срок, чтобы вернуться в "Сладкую Боль".

Тони подошел к длинному бару - обшарпанным столам разной высоты и ширины, стоявшим вплотную друг к другу, за которыми патрулировали два голых бармена, - и нашел пустую бочку, на которую можно было сесть. Что-то заскулило внутри бочки, когда его вес заставил стенки треснуть. Он беспокойно заерзал на теплом металле. Ногти или когти слабо царапали стенки бочки. Новая вариация извращений "Сладкой Боли", - решил он.

Мужчина-бармен подошел к нему и поставил на стол высокий бокал с чем-то похожим на пенистый фруктовый пунш. Тони сунул руку в карман и вспомнил, что потерял деньги. Он повернулся и поднял пустые руки в жесте извинения. Бармен покачал головой, вытер ладони в жесте отказа и отошел. Тони тоже не помнил, чтобы в прошлый раз платил за выпивку.

Он сделал осторожный глоток смеси, зная из новостей, что наркотики могли быть смешаны с пуншем. Сладкий аромат тропических фруктов на мгновение заглушил несвежие запахи подвала склада. Острые ароматы танцевали на его языке, прежде чем немного горький привкус и пятно холодного онемения сказали ему, что было мощное нечто, скрывающееся за соблазнительным соблазном напитка. Покачав головой, он поставил бокал на стол. Кокаин был излюбленным наркотиком в его дни, когда все казалось проще.

Тони окинул взглядом тела, прыгающие, вращающиеся, метающиеся, судорожно дергающиеся на танцполе. В одиночных клетках, подвешенных на разной высоте к потолку, были голые женщины и мужчины; некоторые - запертые по двое и по трое в клетке, корчились, потели и гремели решетками своих тюрем. Цветные огни пульсировали стробоскопическим эффектом на толпу, освещая на мгновение отдельные лица, искаженные экстазом. Он не удивился, что Лизы среди них не было. Они оба были слишком стары для этой чепухи. Как Лиза могла это вынести? Теперь, когда им перевалило за 30 и они замедлились, ни у одного из них не было ни сил, ни выносливости, чтобы броситься в такую вакханалию.