Он выглядел потерянным, и я не знала, как реагировать. С момента расцвета интернета я прочла несколько статей, где говорилось о переходе читателей на новости «Яху» и других цифровых платформ, возникшие из ниоткуда, и печатные газеты искали способы адаптироваться к новому миру, который открывался перед ними. Одни видели в этом возможности, другие – ограничения, где скоро не останется места длинным журналистским расследованиям, характерным для традиционных СМИ. Люди жаждали сиюминутных новостей, событий, о которых можно быстро прочитать и забыть, и для этого не требовалось направлять команду журналистов на подготовку одной многостраничной статьи. Более того, за публикацией каждой статьи следовало судебное разбирательство, а газеты, ресурсы которых все больше сокращались из-за оттока аудитории, страдали в том числе от необходимости содержать юридический отдел для защиты от судебных исков со стороны компаний, которым были посвящены эти расследования.

– У тебя есть преподавание, – я попыталась утешить его. Но мне было мало что о нем известно. В те месяцы, когда мы больше всего общались и он помогал мне, мы говорили о сюжетах, которые я выбирала, или о моих сомнениях относительно учебного плана, или о том, как лучше раскрыть определенную тему в задании. Но я ничего не знала ни о нем, ни о его семье, ни даже о том, где он живет. – Ты всегда можешь продолжать преподавать и зарабатывать этим на жизнь. У тебя это хорошо получается. Ты вдохновляешь, – сказала я.

– Это не приносит мне удовлетворения, Мирен. Мои студенты смирились и выбирают легкий путь. Прекрасный пример – проклятое задание на этой неделе. Я уже получил двенадцать эссе об утечке на «ФармаЛюкс». Все как под копирку. Об этом уже полгода говорят в редакции, для всех изданий это секрет Полишинеля, и никто еще не опубликовал полноценную статью только потому, что не хочет связываться с гигантской фармацевтической компанией. Этот мир прогнил, Мирен. И журналистика тоже. Мы скованы. Никто не готов рискнуть, чтобы сделать шаг вперед и изменить ситуацию. Никто не публикует ничего исключительного, и я как преподаватель не могу увлечь никого настолько, чтобы увидеть свет в конце тоннеля. Прессу ждут сложные времена, и, если она разучится идти против течения, мы проиграем. Выиграют сильные мира сего.

– Это мотивирует меня искать дальше, профессор. И если из каждой группы выпустится всего один хороший журналист, я уверена, это сделает мир лучше.

Шмоер молча глядел на меня сквозь очки в роговой оправе. Он стоял передо мной ближе чем в полуметре, и его лицо было серьезнее, чем когда-либо.

Он страдал.

Он был расстроен.

Он был уязвим.

Его лицо отражало сотни противоречивых мыслей внутри, и казалось, они вот-вот взорвутся, как и мое сердце, – от нервов.

Внезапно он повернулся и, фыркнув, подошел к дивану. Мужчина со вздохом сел и, подняв руки, отбросил назад волнистые пряди, которые тут же вернулись на лоб. Шмоер достал из внутреннего кармана ветровки компакт-диск и положил его на стол.

– Что это? – спросила я.

– То, что мне удалось забрать из редакции по делу Киры. У нас было много материала, но для меня это слишком. Я не смог все это просмотреть. Это все, что есть. Я отправил тебе часть.

Я взяла диск и вставила его в компьютер.

– Разве так можно? – удивилась я. Это было что-то невероятное.

– Нет, но никто не знает, что он у меня. Это данные от информатора для будущего журналиста. Никого не касается, откуда ты их получила. Возможно, это пригодится для твоего эссе.

– Я еще не начала его писать. Может, и не стану. Слишком много информации. Но я не верю, что основной подозреваемый виновен. Здесь что-то не складывается.

– Почему ты так считаешь? Они арестовали мужчину с историей сексуального насилия над несовершеннолетними, когда тот похитил семилетнюю девочку в районе, где исчезла Кира. Он маньяк, это понятно.

– Именно это и вызывает вопросы. Я видела его досье, и он не подходит под профиль.

– Ты видела полицейский отчет? Расскажи. Насколько понимаю, сексуальные преступники не похожи на сексуальных преступников.

Я открыла рюкзак и достала досье задержанного. Шмоер открыл первую страницу и начал читать с недоверчивым видом.

– Что это? Его приговор?

– Это его досье из реестра сексуальных преступников согласно закону Меган. Я выкрала его из архива.

– Правда?

Я кивнула с гордым видом. Он с удивлением посмотрел на меня. Поправив очки, профессор снова принялся читать.

– Не то чтобы я одобряла связи с несовершеннолетними, – продолжила я, – но в его случае говорится об отношениях по обоюдному согласию с семнадцатилетней девушкой, когда ему самому было восемнадцать. Кроме того, год спустя, когда жертве исполнилось восемнадцать, обвинения сняли. Я не вижу логики в том, чтобы спать с девушкой на год младше, а потом ждать двадцать шесть лет, чтобы начать похищать детей.

– И каков твой вывод? – спросил Шмоер заинтересованным тоном. Мне нравилось чувствовать себя в центре его внимания. Это… бодрило. Как будто он мог зажечь во мне искру, способную ненадолго осветить тень моего внутреннего мира.

– Я думаю, это типичная жалоба чрезмерно заботливых родителей, когда они узнают, что у дочери есть парень постарше, и их застали вместе в кровати. Не пойми меня неправильно, я не его оправдываю, но у моей подруги был парень на год старше, и в какой-то момент ему уже исполнилось восемнадцать, а ей еще нет, и я все шутила, что он окажется в тюрьме.

– Правда?

– Если б ее родители застукали их и узнали, чем они занимаются в таком возрасте, они бы заявили на него, и тогда бы у него было такое же пятно на репутации и он оказался бы в этом же реестре.

Взглянув на папку, я продолжила:

– Я не верю, что тот, кого они задержали, на самом деле похитил Киру. Более того, думаю, он женат на той самой семнадцатилетней девушке. Я хотела проверить это по данным о бракосочетании. Возможно, смогу выяснить девичью фамилию его жены и сверить, совпадает ли она с фамилией потерпевшей. Знаю, скорее всего, имя жертвы защищено и это конфиденциальная информация, но что-то мне подсказывает, что я права.

– Но он взял девочку за руку и повел ее в сторону Таймс-сквер, подальше от того места, где ее потеряли родители.

– Ближайшее отделение полиции находится как раз на Таймс-сквер. И это как раз то, что он сказал полиции.

Шмоер кивнул.

– Что, если это правда? Я хотела бы ошибиться, Джим, хорошо бы виновный в исчезновении Киры уже нашелся,