Шрифт:
Закладка:
Но вернемся на заседание Оргбюро ЦК. Тот факт, что Ленинградский горком утвердил Зощенко в составе редакции «Звезды», был озвучен в день заседания, 9 августа. Кузнецову и Жданову он, конечно же, был известен ранее, хотя бы по телефонным справкам из Ленинградского горкома. Но именно 9 августа датировано первое ознакомление сотрудников ЦК с копией протокола этого решения, согласно привычной процедуре доставленной 21 июля в Управление по проверке парторганов ЦК[274]. При этом некоторые исследователи связывают такой факт со «зловещей» ролью Маленкова: «Перед заседанием у Маленкова на руках оказался козырь – постановление Ленинградского горкома – кардинально переменивший ход заседания»[275].
Несомненно, во время предварительных рассмотрений на Секретариате ЦК этот «козырь» был общеизвестен, да и без всякого обращения к копии протокола было ясно, что утверждение членом редколлегии журнала фигуранта постановления ЦК без особого на то разрешения Секретариата ЦК – очевидный просчет горкома. И это было ясно абсолютно всем, без всяких копий протоколов. Единственное, с чем может быть связано ознакомление с копией решения именно 9 августа, – уточнение того, что под решением стоит именно подпись Капустина, а не самого Попкова (это было необходимо для подготовки оргвыводов), а также для того, чтобы увидеть этот документ, а не судить по многочисленным ссылкам на него.
Причем не важно даже, каким образом стал Зощенко членом редколлегии и знал или не знал ЦК об этом решении: пока Сталин не обругал писателя, это было безразлично абсолютно всем, но теперь необходимо было найти виновных. И, конечно, они найдены были на местах, а отнюдь не в ЦК.
О решении горкома еще раз повторил на Оргбюро сам Попков: «Когда обсуждали последний состав редакции, я не был, но они все рекомендовали Зощенко»[276]. Собственно, именно после этих слов и последовал вопрос Маленкова: «Зачем Зощенко приютили?» Маленков задал вполне уместный, особенно с учетом его опыта в курировании работы партийных органов, вопрос.
Также сохраняется вероятность того, что 9 августа – еще до заседания Оргбюро – с документом были в протокольном порядке ознакомлены члены Оргбюро. Или же решение фигурировало в каких-то иных подготовительных действиях, предшествовавших заседанию Оргбюро. Ведь если писатели, приехавшие 7-го числа и утром узнавшие в ЦК о причине экстренного вызова, оставались два дня в гостинице и ждали вызова, то секретари Ленинградского горкома, приехавшие в тот же день и поселившиеся в той же гостинице, явно не поехали на обзорную экскурсию по столице, а отправились в ЦК. И конечно же, поскольку главная претензия была известна, зашла речь и о решении горкома. Словом, вопрос утверждения Зощенко решением горкома являлся, по сути, секретом полишинеля. В любом случае при такой вопиющей ситуации вина горкома имелась и без того, а решение об утверждении Зощенко лишь ее усугубило.
Кроме того, подлинник решения Бюро Ленинградского горкома № 253/2 от 27 июня 1946 г. указывает, что «выписки были посланы Широкову, Капице и т. Еголину ЦК ВКП(б)». Последнее подчеркнуто. Секретариат Управления пропаганды ЦК ВКП(б) взял этот вопрос под контроль 1 июля 1946 г. с пометкой: «Срок исполнения 7 июля». «То есть о ленинградском решении в Москве знали и в течение месяца никакого криминала в нем не видели»[277].
Все известные факты как раз укладываются не в зловещую подготовку «ленинградского дела», а в банальный поиск виноватых, вполне соответствующий как прежним, так и нынешним российским реалиям, безотносительно географической и хронологической заданности.
Также излишне надуманной нам кажется приписывание зловещего подтекста ситуации, произошедшей в перерыве заседания Оргбюро и описанной впоследствии П. И. Капицей:
«…Мы направились покурить в фойе. Там к Саянову подошел секретарь ЦК по кадрам Алексей Кузнецов ‹…›. К нам подошли секретари ленинградского горкома, а потом присоединился и Жданов, решивший, видимо, нас подбодрить:
– Не теряйтесь, держитесь по-ленинградски, мы не такое выдержали. Покажите, каким нужно журнал выпускать!
В дверях показался Сталин. Видя толпящихся ленинградцев, шутливо удивился:
– Чего это ленинградцы жмутся друг к дружке? Я ведь тоже питерский.
Жданов отошел от нас.
– Продолжим заседание! – произнес он»[278].
Пытаясь углядеть истоки «ленинградского дела» в этой сцене, некоторые историки пишут: «Через два с половиной года Сталин будет уже полностью уверен, что “ленинградцы” – опаснейшие “заговорщики”, но естественно видеть зарождение этой уверенности в описанной сцене»[279]. На наш взгляд, подобные предположения – плоды фантазии.
Вернувшись к ходу самого заседания Оргбюро, любопытно сравнить параллельные места стенограммы ЦК с другими источниками, освещающими события того памятного заседания. Реплики Маленкова не кажутся столь «зловещими», а лишь доносят до нас то огромное внутреннее желание Маленкова участвовать со знанием дела в идущем обсуждении и, где возможно, вставить к месту реплику. Но еще важнее, что приведенное ниже сопоставление окончательно лишает стенограмму ЦК неприкосновенного статуса – уж очень очевидны сделанные стенографистками изъятия и сглаживания.
Приведем еще один сюжет из заседания Оргбюро ЦК 9 августа 1946 г. – выступление секретаря ЛГК по пропаганде И. М. Широкова:
В контексте подозрений о будущем «ленинградском деле» намного более угрожающе звучит записанная Левоневским реплика самого Сталина: «Это что, журнал ленинградский или Союза писателей? Если ленинградский, то Ленинград имеет свой голос».
Конспект Левоневского позволяет также идентифицировать Маленкова как автора анонимной реплики – «голос», – смысл которой был в упреке обкому и горкому, ответственным за издание «Ленинградской правды»:
Кроме явного несоответствия стенограммы ЦК реальному положению вещей, важен еще один момент, который описан Капицей:
«Кто же у нас возглавит “Звезду”? Тут Иосиф Виссарионович полистал какие-то бумажки на столе и, взглянув на одну, сказал:
– Ленинградский горком рекомендует… ‹…›
Тут к Иосифу Виссарионовичу склонился Жданов и что-то шепнул. Сталин
