– Ты что это говоришь такое?

Валера выглядел не просто потрясенным: он был напуган. Напуган до такой степени, что красивое лицо обратилось в застывшую маску и только лишь глаза продолжали собственную жизнь, выдавая всю его панику и отчаяние.

Но это больше не вызывало во мне отклика. Не рождало прежних эмоций…

– Где ты был? Сейчас, когда я так нуждалась в ком-то рядом?

Чувство вины затопило его взгляд, заставило треснуть маску, исказило идеальные черты.

– Я отошел буквально на пять минут за кофе. Мы оба – и я, и Миша, провели здесь всю ночь, ожидая, когда ты очнешься… Я хотел попросить кого-нибудь из друзей ненадолго приютить его, но Миша отказался уезжать.

Он, вероятно, говорил правду. Вот только мне она была уже совсем не нужна. Что-то внутри уже отгорело, отпустило, отчаялось.

– Я едва не потеряла ребенка, – проговорила с безразличием, удивившим даже меня саму. – И все это – потому, что приехала по твоей просьбе на стройку. Потому что искала тебя… а встретила того, кто хотел мне навредить. Или даже… убить?

– Ты обвиняешь… меня?

Муж неверяще заглянул мне в глаза, покачнулся и бессильно осел на пол.

– Я никогда не причинил бы тебе вреда…

– Я уже в этом не уверена.

Возникла тяжелая, давящая тишина. Ее нарушало лишь прерывистое дыхание Валеры и стук моего собственного сердца.

Наверно, он пытался сейчас смириться с тем, что я сказала. А я – с тем, что мы дошли до подобного момента, когда мне стало все равно на все.

На все, кроме безопасности своего еще нерожденного малыша.

– Что ж, я это заслужил, – проговорил безжизненным голосом муж. – Я сам во всем виноват. Но я…

Он с шумом выдохнул, тяжело перевел дыхание. Голос сделался сдавленным, пронизанным насквозь горечью и болью.

– Я думал… ты знаешь… я ни за что не сделал бы ничего подобного, не принес тебе такой боли…

– Ты уже напоил меня болью досыта, – откликнулась устало. – Все мое тело, всю мою душу. И во мне ничего уже, кроме этой боли, не осталось.

Он пошевелился и мой взгляд машинально опустился к нему. Он сжимал и разжимал кулаки, словно пытался таким образом не потерять над собой контроль, и руки его при этом беспомощно дрожали.

– Ты же знаешь меня, – заговорил он снова. – Знаешь лучше всех на свете. Я был с тобой таким, каков я есть – сломанным и цельным, сильным и слабым. И с того момента, как мы с тобой встретились, я делал все только ради тебя и ради нас.

– И с другой ты переспал ради нас? – возразила едко.

– Я не знаю, как это случилось. Действительно не знаю! В этом я тебе не лгал!

Он вскочил на ноги, заметался по палате из стороны в сторону, схватившись за волосы.

– Даша была там, – сухо сообщила я и он встал на месте, как вкопанный.

– Что?

– Когда я приехала, неподалеку от стройки стоял черный «Мерс». Сначала я подумала, что просто схожу с ума, а сейчас уверена – это была ее машина.

– В городе куча черных «Мерседесов»…

– Но не все из них стоят возле твоей стройки. Это была она.

Валера не возразил. Лишь застыл столбом, полным искрящегося напряжения, о чем-то задумавшись. И, наконец, произнес:

– Мне нужно было сказать тебе раньше.

– Скажи сейчас.

– Даша – мама Миши.

Я прикрыла глаза, когда слева мучительно кольнуло и что-то внутри буквально взорвалось. Боль, словно гной, прорвавший рану, затопила собой все. Всю меня. Каждую клеточку тела, каждый уголок души.

Хотя я ведь догадывалась об этом. Хотя уже была готова, казалось, к подобному. И все же теперь, когда услышала откровенное признание, выяснилось, что к такому предательству невозможно никак подготовиться. Невозможно смириться…

– Уходи, – выдохнула с мукой в голосе.

– Злата, дай объяснить…

– Уходи!

– Я со всем разберусь! Если только она причинила тебе вред – она за это заплатит!

– Ты! – внезапно взорвалась я. – Ты причинил мне вред! Тем, что переспал с ней! Тем, что скрывал ее имя! Тем, что заманил меня на стройку! Вы сговорились, да? Признайся!

Он стоял передо мной – все такой же сильный, твердый, мощный, каким я знала его всегда. Он покорно принимал все мои обвинения, претензии, боль, которую я хотела исторгнуть из себя, передав ему. Он стоял внешне неподвижной скалой, но во взгляде его отражались рухнувшие надежды и растоптанная вера.

Мы оба перешагнули черту, за которой исчезло все. Все, что нас прежде связывало.

Я тяжело дышала, пытаясь понять, почему чувствую себя в этот момент виноватой. Его же взгляд, до этого полный эмоций и желания не сдаваться, теперь был мертвенно-спокоен и опустошен.

– Я все это заслужил, – повторил он то, что уже говорил ранее. – И я все это принимаю.

Он сдвинулся с места – обреченно, тяжело, словно тело его больше не слушалось. Уже тронув ручку двери, не оборачиваясь, сказал: