ни денег, ни сил ещё несколько сот семей приютить. Вы посмотрите, сколько всего ещё не доделано. И землицы у меня для них нету. Или прикажете у вас землицу отрезать?

Теперь народ загудел неодобрительно.

– Я понимаю, у кого сестра с голоду еле ноги тягает, у кого брательник безлошадным остался. Помочь хочется. Давайте поможем. Теперь у каждого из вас по две коровы да по две козы, молочка им там пошлите или маслица. Мне от вас в этом году ничего не надо. Помогите, если считаете нужным, родне. Только принять мне их некуда. Весь лес, что был заготовлен по всей Волге, мы к себе сгребли, строиться больше не можем. Да и деньги, царём да батюшкой даденные на ваше обустройство, закончились почти. Услышали ли вы меня, люди православные?

– Хорошо, князюшка, соколик ты наш, – за всех неожиданно ответила молодая баба, стоящая в первых рядах.

– Цыц, Дунька, с мужиками князь разговор ведёт, – осадил молодуху вершиловский староста Игнатий Коровин. – Услышали мы тебя, князь-батюшка, только ведь всё равно мужики пойдут. Слухом-то земля полнится.

– Ну, кто придёт, буду в этом году отказывать, – вздохнул княжич.

– А скажи обществу, князь-батюшка, а что в следующем годе с оброком и работами на отца твоего будет? – Это волновало всех, народ опять загудел.

– Что ж, послушайте. – Наступила гробовая тишина. – Я хочу вам открыть великую тайну. Только поклянитесь, что не расскажете её ни родственникам, ни знакомым. – Княжич строго осмотрел притихший народ.

– Обещаем, князь-батюшка, – за всех промолвил староста Коровин.

– Слушайте, – повторил княжич, – чтобы стать богатым, нужно продавать продукт высокой степени переработки.

Крестьяне молчали, ничего не поняв.

– Привожу пример, – продолжил Пётр. – Если кто из вас вырастит на продажу кадь пшеницы, то он сможет продать её, скажем, за рубль.

Народ зашумел, обсуждая цену. Пожарский поднял руку и громче продолжил:

– Цены я просто придумываю, точных цен я не знаю. Это неважно. Вы дослушайте до конца. Перекупщик, который купил у вас пшеницу, продаст её мельнику за два рубля. Мельник смелет муку и продаст её за пять рублей. Пекарь купит муку, сделает из неё булочки и продаст на торгу в Нижнем за десять рублей. Теперь смотрите. Вы продали за рубль, а пекарь уже – за десять рублей. Ведь девять рублей – огромные деньги.

– Так и мельник, и пекарь работали, – раздался голос со стороны стрельцов.

– Вот. В этом и есть моя главная тайна. Если мы поставим мельницу и будем сами молоть муку, то сможем продавать выращенное зерно уже по пять рублей. А если мы все вместе поставим на торгу лавку и посадим вон Дуню печь там булочки и продавать их, то продадим зерно за десять рублей, и все эти десять рублей останутся в общине. Конечно, на мельницу и лавку придётся сначала потратиться. И, к примеру, Тихону, который будет молоть зерно, и Дуне, которая будет печь и продавать булочки, придётся платить. Но! Эти деньги останутся в общине. Ведь Тихон и Дуня – наши. И это будет не девять рублей, а, скажем, два. То есть мы на одной кади пшеницы получим семь рублёв прибыли для всего общества. А если продать не одну кадь, а сто? Мы ведь вырастим столько. Это будет семьсот рублей. Больше пуда серебра.

Народ даже дышать перестал. Это действительно была страшная тайна, княжич не соврал. Он открыл им самый главный секрет, как стать богатыми. Им, которые вчера ещё ели весной одну лебеду.

– Вот булочка и есть продукт высокой степени переработки пшеницы. Теперь слушайте другой пример. И не поправляйте цены, если я ошибусь. Это просто пример. Надоила Дуня с двух коров два ведра молока. Утром она отвезла их на рынок в Нижний и продала за полрубля.

Народ, уже хотевший было поправить цену, опомнился и зацыкал сам на себя. Княжич продолжал:

– Если бы она эти два ведра молока переработала, – подчеркнул это слово голосом Пётр, и народ услышал, закивал, – в масло и продала уже его, то получила бы рубль или даже полтора. Но! Если бы она собрала в лесу орехи, растолкла бы их в порошок, добавила в масло и очень хорошо размешала, а потом получившееся ореховое масло положила в красивый горшочек, и её сын нарисовал бы на горшочке орешек или лучше белочку, то это масло она бы продала за десять рублей. Опять то же самое. Молоко можно продать за полрубля, а ореховое масло в красивом горшочке – за десять рублей. Да, надо будет заплатить гончару за горшки, но это будет наш гончар. И нужно будет детишкам, что собирали орехи, купить у Дуни булочку, вкусную, намазанную ореховым маслом, но это будут наши дети. Все деньги останутся в общине. И за это масло в год мы получим столько денег, что сможем в Вершилово каменный храм построить.

Это был шок. Крестьяне даже слова не могли вымолвить. Они стояли перед строящимся деревянным храмом и представляли, как на его месте вырастет каменная громадина, и это всё за ведро молока.

– Народ! – продолжил Пожарский, выждав пару минут. – Это только примеры. Я хочу, чтобы вы подумали, как ещё можно то, что мы сейчас продаём за бесценок, переработать и продать дорого. Чтобы показать, в каком направлении думать, приведу ещё примеры. Можно по тому же маслу. Например, наловить рыбы и посолить её, а потом отделить очень тщательно от костей. Нельзя, чтобы хоть одна косточка осталась. Потом взять эту рыбу и порубить очень мелко, смешать с тем же Дуниным маслом, и получится очень вкусное рыбное масло, которое будут в Нижнем Новгороде и Москве покупать богатые купцы и князья, чтобы то масло рыбное на хлеб намазывать. А на горшочке нарисовать сома усатого. Нужно будет заплатить рыбакам, нужно будет купить соли, нужно будет заплатить купцу, который эти горшки повезёт в Москву. Да, забыл, нужно будет заплатить гончару и художнику. Но масло-то сомовое будет стоить таких денег, что все эти затраты окупятся, а на прибыль можно будет каждой бабе и девчонке в деревне золотые серьги купить.

Народ почему-то отошёл на шаг от Дуни.

– Ещё пример, и всё по тому же маслу, – продолжил княжич. – Если в начале лета всех детей отправить собирать цветы одуванчиков, а потом их высушить. Только жёлтые лепестки. И ещё осенью накопать корней лопуха и пожарить их, а потом растолочь в муку, смешать растёртые цветы одуванчика и корни лопуха с маслом, лучше топлёным, разлить по тем же горшочкам, а на горшочке нарисовать Пресвятую Богородицу, то это лечебное масло можно будет продавать больным, страдающим желудком, за совсем большие деньги.

Пётр посмотрел на двух знахарок, стоящих чуть поодаль. Те перешёптывались, согласно кивая. Вспомнив о