Шрифт:
Закладка:
Он неправильно понял мое молчание.
– Прости, если я что-то не так говорю, я, честно говоря, слегка растерян и даже ошеломлен.
– Может быть, пойдем на улицу? Здесь темно и мрачновато. И мысли всякие лезут в голову.
Мы вышли на улицу, где начинался такой красивый закат, что я тут же полезла в сумку за телефоном, чтобы фотографировать. Оторванный во время потасовки ремень сумки я связала узлом.
– Давай зайдем вон в тот магазин, – спокойно сказал отец, – купим тебе сумку, она совсем порвалась.
Я пожала плечами.
– Я зашью ее или в мастерскую отнесу.
– Тогда давай просто зайдем, – улыбнулся отец. – Мне хочется тебе что-то купить.
– Я не люблю лишних вещей. Я же эколог. «Эко» – это дом. Я люблю и знаю свой дом, планету, на которой живу. Поэтому стараюсь не покупать ничего лишнего. Всё старое теперь сдаю на переработку. Старые одежду, обувь.
– Интересно как… А вот у меня пока дремлет это сознание. У нас страна огромная, места много, леса, воздуха, воды… Живи и радуйся!
– Когда живешь в Москве, этого не ощущаешь. Каждый сантиметр земли занят, или закрыт асфальтом, или на нем что-то срочно строят, чтобы что-то побыстрее продать, или вырастает новый дом и в него заселяются люди, которые убегают отсюда и из других городов, где много воздуха, воды, чистой земли. Живя в столице, имеешь другое мироощущение.
– Осталась бы здесь, столичная штучка, а? – Отец обнял меня за плечо. – Я ведь тоже когда-то жил в Москве. И возвращаться туда не хочу.
У меня было странное чувство. Это же мой потерянный родственник, такой же близкий, как мама. Что-то очень родное, мое, самое глубокое и близкое чувствовалось в этом человеке. И при этом я совсем его не знала. Я на секунду сама прижалась к нему, а потом отступила в сторону.
– Давай зайдем все-таки в магазин, я куплю подарок тебе и Вале. Ты поможешь мне выбрать.
– Хорошо. – Я больше упорствовать не стала.
Выйдя из переулка, мы перешли площадь, завернули в большой магазин, располагавшийся в старинном четырехэтажном здании. Снаружи оно выглядело более или менее прилично, а внутри ремонта не было как будто лет сто, даже страшно было наступать на лестницу, по которой мы поднимались на второй этаж. Зато в самой торговой галерее было светло, всё сияло, и стояли разряженные манекены.
– Сюда, – поманил меня отец.
Мы повернули в небольшой магазинчик, где висели по стенкам и стояли на полках разноцветные сумки. Я с сомнением остановилась на пороге.
– Я не ношу натуральную кожу.
– Вообще?
– Вообще.
– И обувь?
– И обувь.
– И даже сумки?
– Тем более.
– Почему? – Сергеев спросил это очень спокойно.
– Потому что видела, как убивают животных для моей радости.
– Как?
– Они висят живые на конвейере, их убивают током.
– Ты ездила на производство?
– Видела в фильме.
– А если это антиреклама? Хорошо, я понял. У вас есть искусственная кожа? – спросил отец продавщицу, молоденькую, моего возраста, а то и младше.
– Нет! Что вы! У нас всё натуральное! Самая лучшая кожа! Вот телячья, нежная какая, посмотрите… – Девушка протянула мне светлую сумку из нескольких разноцветных кусков – розового, бежевого, голубого… – Это, представляете, телятки, неродившиеся еще! – Девушка засмеялась. – Поэтому – высшее качество, нежнейшее!
– Так, всё. – Я быстро вышла из магазинчика.
– Ну, прости, – Сергеев обескураженно развел руками. – Я знал, что из такой кожи иногда делали пергамент для летописей, а вот сумки… На самом деле это перебор.
Я кивнула, чуть притормозив у манекена, который чем-то напоминал Гену-баритона. Такой же самодовольный взгляд, широко расставленные ноги. Куда-то рвался уйти манекен, сделал первый шаг и замер. Так обычно и стоит Гена, когда вдруг возникает в неожиданных местах и с вызовом говорит мне: «Привет!» А вот и он, кстати. На телефоне возникла фотография серо-черного пушистого кота с заиндевевшей белой бородой. Я поставила ее на Генин контакт. Мне очень нравится ассоциировать человека с каким-то животным. Саму себя я ощущаю или кошкой, или щенком. У меня в телефоне куча скачанных фотографий на все случаи жизни. «Я устала», «мне обидно», «я счастлива»… Иногда я подхожу к маме или папе и молча протягиваю им фото. И они понимают, что я имею в виду. И очень смеются надо мной из-за этого, любя, по-доброму, дружно.
Гена звонил мне, наверное, второй или третий раз в жизни. Зачем звонить, когда можно написать и увидеть – в сети ли сейчас человек, читает ли твое сообщение. Гена такой человек, что он даже иногда отслеживает, что именно я делаю. Я ставлю «нравится» на чье-то фото, а Гена, видя, как появился этот значок, мгновенно реагирует, пишет мне: «Зачем ты этот отстой лайкала?» Это значит, что он лазил по страницам моих друзей, просто так, ни для чего, чтобы понять что-то обо мне.
Чем больше Гена проявляет активности, тем меньше он мне нравится. Не потому что мне неприятно, когда за мной ухаживают, но его ухаживания уж очень специфичные, маниакальные. Зачем следить, на какие фото я ставлю лайки? Как это может относиться лично к нему?
– Привет! Ты где? – быстро заговорил Гена. – Нас отпустили. Ты где, а? – нервно повторил он.
– Меня тоже отпустили, – сказала я.
– Да! Мне сказали, тебя увез какой-то чел!
Вот есть жаргон и жаргон. Наверное, когда я говорю на сленге, это так же бесит моих родителей. Папа часто просит меня: «Переведи на обычный язык», мама только смеется, но иногда делает вид, что не понимает того, что я говорю. Так они заставляют меня не забывать нормальный язык. Но мой сленг нормальный, современный, а Генин – устаревший, как его песни, которые он поет. Песни, которые вышли из моды, но никогда особенно популярными не были.
– Гена, я скоро приеду. Вы собираетесь где-то? Будете обсуждать?
– Не знаю! Обед уже прошел! Где мне теперь поесть?
Я вздохнула. Иногда Гена начинает общаться со мной, как со старшей сестрой, которой у него, насколько я знаю, нет. Идет в магазин за новой рубашкой или джинсами и оттуда вдруг присылает мне фото, спрашивая, какую рубашку ему выбрать. Наверное, ему хочется, чтобы у него были такие теплые, близкие, доверительные отношения со мной, почти родственные. А