Глава VI

Три утраченных города

От Турок, коль на море штиль,

До Родоса пятнадцать миль.

На самом северном мысу

Являет редкую красу

Нов-Города прекрасный вид:

А на Холме над ним стоит

Могучий Замок, что не раз

Спасал тот Город в трудный час.

И говорят, на этих стенах

Являлась Дева в облике нетленном.

Могуч и славен Родос-град

И Замок крепок, говорят.

Мэтью Парис[55]. Паломничество Перчеса

Роль истории во всем этом невелика, но значительна: как на какой-нибудь эпохи Ренессанса картине, где передний план занимает отшельник, сидящей в своей унылой охристой келье, но за его плечом, как драгоценный камень в породе, сверкает единственное окно, сквозь которое видна бескрайняя панорама улыбающейся природы, строгая точная перспектива, мерцающие переливы красок, окно как символ эмалевого пейзажа, к которому он повернулся спиной. И я хотел бы, чтобы праздная история наших разговоров открывалась, как ворота, выходящие на гласис[56], и рельефно проступал многоцветный фон истории самого острова. Только так одно сможет питать другое, чтобы благодаря этому сочетанию перед глазами читателя, у которого нет возможности потрогать траву Камироса собственными руками или ощутить волны солнечного света, бьющие о скалы Линдоса, как живой возникал этот ландшафт. Что же сталось с тремя городами, которые когда-то главенствовали на острове — до основания столицы, Родоса? От Ялисоса, увы, осталось немного, но благодаря счастливому расположению сохранились два других, и примерно сотни миль шоссе, опоясывающих остров, открывают к ним легкий доступ из нынешней столицы, их отпрыска. Они лежат приблизительно на одном расстоянии от оконечности Родоса, один на северном берегу, другой на южном. Хотя до них легко добраться по дороге, это не лучший способ их осмотреть.

Я думаю сейчас о том прекрасном августовском дне, когда мы с Гидеоном отправились пешком исследовать древние города, вдохновленные предстоящими выходными. Наш план был оригинален, поскольку мы условились, что Хойл и Миллз выедут на машине и будут ждать нас в конце ежедневного перехода, а потом мы все вместе насладимся ночевкой на открытом воздухе. Время и расстояние не позволяли нам проделать весь путь пешком, поэтому мы планировали дойти до Камироса в два приема, а потом пересесть на машину и проехать вокруг восточного окончания острова в Линдос, где собирались провести последнюю ночь.

Покинув город, мы выбрали верхнюю дорогу, поскольку, если я правильно помню, Гидеон хотел найти нечто среди каменных надгробий, сгрудившихся у подножия Монте-Смит; но солнце нещадно палило, и от крутого подъема он страшно задыхался и пыхтел, когда мы добрались до гребня, с которого виден Родос.

Внизу под нами раскинулось безупречно спокойное море, холодное, как желе; старая серая крепость с латаными и чинеными стенами была морщинистой, как кожа пожилого слона. Неохори (Новый город), напротив, нежно мерцал гладкими оштукатуренными стенами и красными крышами. (В свое время, рассказывает античный автор, он был известен в народе как Кератохори, или Город рогоносцев, из-за сомнительной морали его обитателей.) Мы немного посидели в одной из маленьких гробниц, температура внутри была такая, что, по мнению Гидеона, ее обитатель только что удалился, чтобы пройтись вдоль моря. Потом, надев рюкзаки на плечи, мы взобрались выше — мимо последних вилл и разобранной батареи, рядом с которой лежали в траве очень смуглые индийцы и о чем-то болтали. Мы пошли по правой дороге, которая достигает вершины холма и ведет дальше, вдоль мерцающих скал. Здесь было прохладно и ветрено. К западу, вдоль галечного пляжа, около Трианды, море выкладывало попеременно слои берлинской лазури и фиолетового, разжижая их, когда они достигали берега, до зеленого и лимонного и чистых желтых оттенков, какие можно увидеть на шкурке созревающего мандарина. Здесь мы тоже посидели, чтобы перевести дух и посмотреть, что происходит на главной дороге. Внезапно появился Миллз, летящий по какому-то срочному вызову, его машина оставляла за собой облако пыли, похожее на облако, в котором прячутся ангелочки, он ловко объезжал караваны мулов, двигавшихся навстречу, поскольку они везли провизию на рынок. Здесь внимание моего спутника было отвлечено овцами, к которым он испытывал, можно сказать, профессиональный интерес. Став главой департамента сельского хозяйства, он постепенно обрел повадки бывалого скотовода, любая домашняя тварь, появлявшаяся в поле его зрения, тут же вызывала у него приступ собственнической заботливости.

— Что за превосходная корова, — говаривал он. Или — Ну и как вам эта овца? Откормлена по методу Гидеона.

Вот и теперь, пока я сидел под сосной и попивал вино, он отправился беседовать с оборванным мальчишкой-пастухом, которому велели присматривать за овечьим стадом. Вернулся он заметно помрачневший и жадно присосался к бутылке вина.

— У них что-то не то с кишками, — сказал он наконец. — Господи, надеюсь, что это не инфекционный энтерит.

Мы двинулись по равнине с некоторой опаской, поскольку приходилось постоянно помнить о минах, а ни одной подробной карты минных полей не существовало. Более того, в начале войны итальянцы потеряли планы своих оборонительных сооружений, поэтому, когда на Родос явились немцы, им пришлось минировать многие участки заново. Карты повторного минирования у нас, к счастью, были при себе. Но ведь существовали и нигде не зафиксированные обширные минные поля, и Гидеон много раз рисковал жизнью, когда ему приходилось на цыпочках пробираться по явно «действующему» полю, чтобы выручить своего Гомера: этот чересчур любопытный пес вечно оказывался в самых неподходящих местах. В долине лабиринт сухих тропинок пересекает серебристые оливковые рощи и пастбища, крепко пахнущие тимьяном и миртом, примятыми козьими копытцами. Здешние домики окружали изгороди из гибискуса и олеандров, пару раз мы останавливались и стучали в чью-то дверь, чтобы спросить, есть ли здесь мины. Старуха в красном платке заверила нас, что здесь минных полей нет, зато на другой стороне дороги, «среди древностей», — большое поле. Гидеон застонал.

— Невероятный талант у этих немцев, — сказал он, — выбирать для военных позиций бесценные исторические памятники. Что за вандализм!

Но на самом деле это не талант — просто тевтонское военное мышление. Могли какой-нибудь командир найти более удачную оборонительную позицию, чем акрополь?

К счастью, нам не пришлось тащить с собой провизию, поскольку Петросу, смотрителю монастыря Филеримоса, сообщили о нашем прибытии; а из того немногого, что я знал о привычках и темпераменте Петроса, браконьера, гида и отца семейства, — причем все эти ипостаси весьма гармонично в нем сочетались, — так