в форму, запечатали, чтобы избежать разрушения провинции.

— Сгустки негативной энергии не обладают сознанием. Ты сказала, что он поглотил тебя, утащил во время адаптации проклятой печати. Что происходило все это время?

Почему ему так не терпелось узнать об этом? Столько вопросов…

— Мы успели лишь поговорить, точнее, он засыпал меня угрозами и жалобами.

Орочимару нахмурился и недоверчиво изогнул бровь. Но озаботил меня не его скептицизм, а состояние в целом — глядишь, вот-вот упадет без чувств.

— Что? — растеряно отступила я.

— Ты была без сознания где-то две недели, я не поверю, что у вас состоялся лишь один разговор.

— Две?.. — это все, что мне удалось выдавить из себя. Опустила взгляд к перебинтованным рукам, не находя себе места, и беспомощно вздохнула. — Я не знаю, что ты от меня хочешь услышать. Риндзин — это огромный змей-дракон. Да, он разговаривает. Да, обладает страшным запасом чакры. Это все, что я могу о нем сказать. Просто… просто выложи, то, что тебя так гнетет. Я не способна читать мысли.

— Что меня гнетет? Хм, — он усмехнулся без единого намека на веселье. — В этом мире есть множество существ разной силы, но, безусловно, наиболее могущественными являются хвостатые биджу. Твой демон точно не один из них, однако меня постоянно настораживала его энергетика. Очень похоже на чакру хвостатого, какая-то смесь или мутация. А то, как ты отреагировала на близость джинчурики девятихвостого, на чакру лиса, дает повод задуматься.

— И о чем же? — зашипела я.

— Еще и о том, что как таковые джинчурики появились благодаря клану Узумаки. И Сенджу, хоть не о них речь. Твоих далеких предков.

— Сколько раз мне повторять, что никто из членов моей семьи не носил фамилию Узумаки. Да, наши техники цепей чакры похожи, но это не то.

— Рыжие волосы, цепи чакры — это верный признак…

— Да пусть сто раз будет так! Мало что ли у кого рыжие волосы?! Тем более, как ты заметил, я вообще ни разу не рыжая. И… — силой подавив рвущийся шквал возмущений, сжала кулаки и сказала: — Ладно. Это сейчас не имеет значения. Я пришла в себя, поэтому можешь меня выпустить.

— Нет.

Метку на шее начало неприятно покалывать, Орочимару словно пытался подчеркнуть серьезность своих намерений.

— Орочимару… не шути так. Выпусти меня.

Он промолчал, что вызвало уже не растерянность, а заставило заволноваться. И разозлиться.

— Ты ведь сам поставил на меня проклятую печать. Что изменилось?

— Время. — Заметив мое недоумение, мужчина добавил: — Я надеялся, что ты проваляешься день-другой, и к сегодняшнему моменту придешь в себя. Но ты нестабильна, а рисковать почем зря я не намерен. Появились непредвиденные обстоятельства, и мне необходимо действовать как можно быстрее. Ты будешь лишь мешать и отвлекать.

— Мешать? Ты что же это, издеваешься?! — в пылу эмоций я вновь кинулась к решетке, но едва схватившись за прутья, обожглась. Зарычала. — Чем я тебе помешаю?! Разве я не доказала, что вполне способна помогать тебе в лаборатории? Да и не только!

— Я только потратил на тебя время и силы…

Вполне вероятно, он имел в виду проклятую печать, однако контекст фразы ненароком задел за живое. Взгляд мужчины блестел не столько разочарованием, сколько раздражительностью, и лишь поэтому я сумела удержать шквал эмоций.

— Ты-то? — не стесняясь презрения, шикнула я. — Это я сколько тебе отдала.

— Я тебя об этом не просил.

— О, да серьезно? — сощурила я глаза. — Ты сделал так, чтобы я сама предложила себя, но правда в том, что это твое желание. И не важно, чье оно. Я не только отдала себя в твои руки, но и помогла как дайме провинции Белых Гор. Я твой союзник, Орочимару, а не подчиненный. Сколько у тебя союзников, готовых искренне помочь тебе?

— Союзников?

В его ухмылке проскочило столько яда и презрения, что их хватило бы на змеиное гнездо. Но он не просто оскорбил меня презрением, а засмеялся, подчеркивая абсурдность моих слов. Я держалась, как могла, хоть и хотелось скривиться. А скривиться пришлось, да только не от обиды, а тяжелого разочарования и досады, когда сквозь смех начал пробиваться кашель. Орочимару попытался его сдержать, но боль, дерущая легкие, оказалась сильнее. Ему пришлось отвернуться.

— Не нужен, говоришь, тебе никто? — пользуясь моментом, вставила я свое слово. — Значит, твое тело уже отказывает, а поставленная на меня проклятая метка заодно ослабило его. Ну и каков следующий ход? На кого ты готов положиться?

— Еще одно слово, и я тебе язык выдеру…

— А, Кабуто, значит, — пусть голос мой и звучал ровно, злость не хотелось скрывать. — Прихвостень, готовый в любой удачный момент вонзить тебе нож в спину.

— Кабуто предан мне, а ты…

— А мне есть что терять в отличие от него. Ты умрешь, и что он потеряет, м-м? Да ни черта. А я вложилась в это дело. Я готова помогать тебе, потому что это и мое дело тоже.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

— Я знаю таких, как Кабуто. Думаешь, ты первый, кто подбирает одаренных сироток, помирающих от голода? Взамен на спасенную жизнь, они отдают себя тебе, и чтобы избежать возможных неприятностей, ты просто вкладываешь нужные идеи им в головы заранее. У моего клана, при желании, имелся шанс избавиться от меня, но я позаботилась о том, чтобы окружить себя нужными людьми.

Да, все именно так. После смерти отца, когда до выбора официального представителя клана, дела взяли в руки старейшины, меня практически лишили всего. Загнали в угол, посадили на цепь, как бешенную псину. Только через год мне удалось внушить им страх перед собой. И я припомнила все покушения убийства на себя, заставив Кушинада поднять оружие против Хидей. Разовая акция запугивания Риндзином подействовала, но я понимала, что это ненадолго. Управлять провинцией только лишь благодаря страху подчиненных не удалось бы. И идеальным инструментом для контроля над землями стали дети.

Голодные, не знающие любовь родителей. Я знала, где их найти, особо много беспризорников бегало на окраинах. Но смешно даже то, что бедные семьи с радостью отдавали малышей за гроши. Тех, кто еще не способен ни на что, а требует для себя уход.

Старейшины не придавали этому особого значения, Хаято также думал, что я пыталась окружить себя любовью и подарить заботу, которую не получила в родной семье. А смысл происходящего дошел до них слишком поздно. Когда дети, выходящие юношами и девушками из моего приюта, занимали должности в службе охраны, работали под началом тех змей, которых мне удавалось все больше и больше склонять на