Он кивнул Койну и вышел, поймав украдкой взгляд Нессерда, когда тот вернулся на свое место. Сморщенное, как орех, лицо старика было совершенно бесстрастным. Даже если бы он улыбнулся, гримасу было бы трудно обнаружить в лабиринте морщин.

Уэйд вернулся на свое место и стал ждать. Больше он ничего не мог сделать, пока не доберется до Басры.

Через несколько часов поезд, пыхтя, остановился. Уэйд, поймав такси, покатил в Европейский клуб, где он сделал несколько телефонных звонков, прежде чем принять душ и побриться. Затем, опрятный и безукоризненно одетый в тропические белые одежды, которые не скрывали гибкой грации его худощавого тела, он направился в тюрьму Басры.

Утренний солнечный свет падал на Басру, мерцая на бирюзовом минарете мечети, на кирпичной кладке арабских домов, выстроенных вокруг внутренних дворов, с узкими окнами, которые скрывали быт мусульманина от любопытных глаз. На базаре громко торговались туземцы, веселые в своих ярких костюмах. Однако Уэйд заметил, что смеха почти не слышно и что многие из молодых аборигенов слишком хорошо вооружены.

Мужчины толпились вокруг лавок цирюльников, которые в Басре были массажистами и врачами. В крошечных магазинчиках выставлялись безделушки из Индии и Японии. В лотках с фруктами стояли дыни, гранаты, апельсины, финики и тыквы. В бакалейных лавках продавались чай, табак и коробки с разноцветным песком, в которых содержались практически все виды пряностей.

Но Уэйд пришел сюда не для того, чтобы смотреть на базары. Они были ему достаточно знакомы. Его целью была городская тюрьма.

Там, «потянув за несколько веревочек», он остался один в охраняемой комнате с толстым смуглым мужчиной с седеющими волосами и проницательным взглядом. Эрик Годой взял одну из сигарет Уэйда и расслабился в кресле.

Уэйд сразу перешел к делу. В нескольких коротких фразах он объяснил, что привело его в Басру.

– Я навел о вас справки, Годой, – закончил он, – и убедился, что вас не зря обвинили в убийстве капитана Хардинга. У меня нет доказательств, но вы умный человек. Если бы вы хотели совершить убийство, то не стали бы делать это так халтурно.

Пухлые щеки Годоя расплылись в улыбке. Он говорил с каким-то неуловимым акцентом, мягким, бархатистым голосом. Но его взгляд оставался настороженным и пронзительным.

– Спасибо, – тихо сказал он. – Вы совершенно правы. Я не убивал британского офицера.

Уэйд кивнул.

– Я вам верю. Теперь о моем собственном интересе в этом деле…

Годой поднял руку.

– Вам не нужно это объяснять. Ваша репутация достигла Басры. Кроме того, однажды вы оказали мне хорошую услугу. Помните речных пиратов к северу от Сайгона?”

Глаза Уэйда блеснули. Он осторожно прикоснулся к зажившему шраму на виске.

– Да, – сказал он. – Я помню. Пираты терроризировали туземцев, убивали направо и налево.

– У меня было несколько тиковых холдингов в той стране, – сказал Годой. – Косвенно вы спасли мою прибыль в тот год. Как только речные пираты были ликвидированы, мои ребята снова принялись за работу. Так что, как видите, я вас знаю…

Уэйд вытянул свои длинные ноги.

– Хорошо. Это сэкономит нам немного времени. А теперь скажите мне, что стоит за этим делом.

Годой поджал губы.

– Ничем не могу помочь. Моя собственная идея заключается в том, что я наткнулся на нечто большее, чем думал. Из того, что вы мне рассказали, я могу догадаться о большем. Но это только догадки. Позвольте мне начать с самого начала, с моих жемчужных владений на Бахрейнских островах.

– Ну?

– Туземцы тех мест зарабатывают себе на жизнь жемчужными россыпями. У меня есть монополия на сбор жемчуга – ну, не совсем монополия, потому что они вольны отклонять мои предложения. Но я плачу им хорошие деньги, и они довольны. Недавно группа пиратов совершила набег на острова и украла жемчуг. Вероятно, у них есть свои шпионы, потому что они всегда выбирают тех туземцев, которые хорошо промышляют. Арабы страдают. Некоторых из них пытали. И моя собственная прибыль сокращается.

Крошечный ротик Годоя внезапно скривился.

– Эти люди находятся под моей защитой. Прибыль? Она важна, но не так, как человеческие жизни. Поэтому я решил провести расследование. Иногда мне приходилось нанимать людей, чтобы узнать то, что я хотел. Я послал в Бахрейн агента по фамилии Биллингс. Он передал мне сообщение, но в нем было мало что сказано. Он напал на след чего-то большого. Однако больше я ничего о нем не слышал, пока его не убили в трансиорданском форте.

Уэйд удивленно поднял глаза.

– Тот человек, за которым гнались арабы, и есть Биллингс?

– Именно. Но что он делал на северной границе Саудовской Аравии, не могу сказать, кроме того, что он отправился туда, чтобы проверить секрет, который он узнал о бахрейнцах.

– Интересно, что это за секрет, – задумчиво произнес Уэйд.

Годой пожал плечами.

– Достаточно важный, чтобы послать вам письмо перед смертью. Капитан Хардинг, британский офицер, прибыл в Басру и почти наверняка вышел на след убийц. Его устранили, а вину возложили на меня.

– Как именно это произошло? – спросил Уэйд.

– Самый очевидный способ. Поддельное послание от друга привело меня в хижину на окраине города. Меня ударили по голове. Когда я очнулся, полиция уже была там, а тело Хардинга лежало на полу. Он был убит выстрелом в спину, и на пистолете остались мои отпечатки.

– Косвенные улики, – заявил Уэйд. – Это можно легко опровергнуть.

– Два араба клялись, что видели, как я стрелял в Хардинга. Они проходили мимо хижины, услышали выстрел и подбежали к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как я всаживаю в него вторую пулю. Они, конечно, лгали, но, дав показания, исчезли.

– Нет способа найти их?

– Сомневаюсь. Один из них, Али Хассан, профессиональный головорез. В кафе «Рамадан» есть танцовщица, которая может что-то знать, но ее уже допросили.

– Как ее зовут? – спросил Уэйд.

– Танит. И все – просто Танит.

– Я найду ее. Ты знаешь что-нибудь еще, что может помочь?”

Годой задумчиво потер свои толстые подушечки щек.

– Нет, за исключением того, что среди кочевых племен происходят значительные волнения. Поговаривают даже о джихаде. И по базарам ходит история о некоем святом человеке, который якобы бессмертен. Он-мумин. Я мало что знаю об этом, но я наполовину курд, и чувствую изменения настроений среди туземцев. Может быть, кто-то и в самом деле пытается разжечь джихад. – Уэйд вспомнил о Нассерде, но ничего не сказал. Годой продолжал: – Вы можете решить, что я воспринимаю все это слишком спокойно, но, – улыбка Годоя стала немного бледной, – я бы предпочел не умирать прямо сейчас. Если я это сделаю, то пусть это будет Кисмет. – Он сделал странный, безнадежный жест. – Я помогал развиваться этой стране и помогал туземцам. Если меня казнят, многие будут оплакивать мою кончину.