блокпосте, Джамиль прикажет немедленно уничтожить мобильники, заведомо скомпрометированные пребыванием во вражеских руках. Но пока это известие еще не дошло до его ушей, мы получили возможность беспрепятственно отслеживать все перемещения обеих женщин. Собственно, сам приказ избавиться от телефонов они могли получить только при личной встрече с Джамилем или его курьером – встрече, ради которой и затевалась слежка. Лейла так или иначе должна была предоставить брату отчет о нашей встрече – пусть только запиской. С нее теперь начиналась ниточка, по которой мы надеялись добраться до самого Джамиля.

Результат превзошел все ожидания. Брат и сестра Шхаде встретились уже через день в Рамалле. Лейла, за которой неотступными тенями следовали сразу несколько наблюдателей Шерута, зашла в один из магазинов одежды, а затем, набрав платьев, закрылась в примерочной и пробыла там почти двадцать минут. А некоторое время спустя в переулке за бутиком был замечен и сам Джамиль, загримированный очень хорошо, но недостаточно, чтобы не быть опознанным теми, кто ждал его появления. Постоянно сменяясь, мои люди довели Шейха до дома в центре Рамаллы, где, как подтвердилось последующим наблюдением, он теперь прятался от нас.

Цель можно было считать достигнутой: мы установили адрес глубоко законспирированного убежища самого опасного на тот час лидера террористов, настоящее местонахождение «змеиной головы». Конечно, выбравшись наружу для встречи с Лейлой, Шхаде нарушил большую часть им же установленных правил. Будь это не родная и единственная сестра, а кто-то другой, Джамиль, без сомнения, задействовал бы длинную цепочку курьеров и промежуточных проверок. Но тут речь шла не о «ком-то другом», а о судьбе Лейлы, дорогой и любимой сестренки. Эту беседу он просто не мог передоверить даже самому доверенному лицу. Когда на кону стоит честь семьи, настоящий арабский мужчина не нанимает подрядчиков – он сам выносит приговор и приводит его в исполнение лично, своими руками. Я сыграл именно на этом – сыграл и выиграл.

Понятно, что мой лысый босс ходил именинником: его отдел снова добился результата, единодушно признанного выдающимся.

– Ну что ты носишь такую постную физиономию? – удивлялся он, мощно хлопая меня по спине. – Радуйся, дурачок! Такая победа выпадает раз в жизни, да и то не у всех. Сегодня к вечеру нам утвердят операцию, а утром этот сукин сын уже будет сидеть у тебя в допросной!

Но я и в самом деле не радовался, невзирая на успех. Только полный дурак не усмотрел бы связи между арестом Джамиля Шхаде и его предшествующей встречей с сестрой, которую к тому же накануне задержали на блокпосте. После этого судьбу Лейлы можно было считать решенной: теперь к пламенеющему на ее лбу клейму еврейской шлюхи добавлялось еще и подозрение в предательстве. А приказ устранить предательницу Шейх мог отдать и из тюремной камеры.

В моей голове постоянно всплывал и вертелся вопрос, заданный мною в конце нашей беседы в комнате с мониторами: почему Лейла так уверена в нашей будущей встрече? – и ее задорный ответ: «А куда ты денешься?». Я-то никуда не денусь, девочка, а вот ты… Уже завтра никто не поставит и цента на твою бедовую жизнь.

Наше танго заканчивалось, и я никак не мог избавиться от связанной с этим горечи, хотя и старался убедить себя, что с самого начала ориентировался именно на этот результат. Разве я не знал, что речь идет об игре с нулевой суммой: либо я, либо она? Что в таких поединках не бывает двух победителей? Знал, конечно, знал… Тогда откуда берется горечь?

«Что-то ты чересчур впечатлился, – сказал бы по этому поводу какой-нибудь сторонний наблюдатель. – Уж не влюбился ли?»

Гм… собственно, именно так и выразился мой коллега кэптэн Жорж, когда мы возвращались после встречи с его информатором. Действительно, не влюбился ли я? Но что означает это слово? Физиологические процессы, химию гормонов, облегчение от выброса семени? До встречи с Лейлой я не испытывал нужды в чем-либо, помимо этих, чисто телесных надобностей. «Давай займемся любовью», – говорила мне случайная соседка за барной стойкой после короткого обмена фразами, большая часть которых терялась в грохоте музыки; да и эту я скорее угадывал, чем слышал. И я кивал, и мы шли в туалет, или в машину, или во двор и с разной степенью удобства занимались тем, что она имела в виду, а потом расставались без малейшего сожаления.

Отчего же теперь меня охватывал трепет, когда я представлял Лейлу на месте случайной клубной партнерши? Не наклонял на бачок унитаза, не стаскивал трусы на заднем сиденье, не прижимал к обшарпанной стене в темноте переулка, а лишь представлял… Откуда оно бралось, это головокружение?

У меня находилось всего одно объяснение этой загадке: смерть. Любовь отличается от животного совокупления только одним – тесной связью со смертью. Любовь – это Эрос и Танатос, сплетенные в одну неразделимую лиану, это восторг преодоления главного человеческого страха. Да что там говорить, если общепринятым эталоном любви считается история двух шекспировских подростков, любивших друг дружку в обнимку со смертью и в итоге отдавшихся ей целиком. Была бы их любовь такой же острой, если бы они просто возились на кровати в стороне от смерти, как это делали и делают миллиарды других юных самок и самцов до и после них? Считалась бы тогда эта обыкновенная возня эталоном великого чувства? Очевидно, нет, хотя и не все это понимают – как не понимал я, пока не затеял похожую игру с Лейлой Шхаде…

Такие вот мысли приходили мне в голову, когда я сидел, уныло уставившись в стену своего крошечного кабинетика в ожидании звонка от босса. В ожидании звонка, который должен был известить о начале операции по захвату Джамиля и о последующем неминуемом конце моей непредвиденной, невозможной, непозволительной любви. Кэптэн Маэр позвонил, когда уже стемнело. Он начал ругаться еще до того, как я поднес трубку к уху, или, что вернее, просто продолжил длительную ругательную тираду.

– Ко мне! – выкрикнул он в перерыве между проклятиями. – Сейчас же! Ко мне!

Босс швырнул трубку, а я вскочил, чувствуя себя псом, который сбежал от грозного хозяина и был застигнут им на пустыре в процессе ухаживания за текущей сучкой. Когда тебе таким голосом кричат «Ко мне!», эту команду следует исполнять незамедлительно, что я и проделал, поджав, как и положено, хвост. Когда я примчался к Маэру, он уже выпалил весь словесный боезапас и теперь только пыхтел, как прогулочный пароходик в яффском порту. Никогда еще мне не приходилось видеть начальника в такой ярости.

– Они! Не! Утвердили! – прокричал