Она умолкла и потупилась, чувствуя, как отец продолжает сверлить её немигающим взглядом ясных, серо-голубых глаз. Ей ведь, кстати, достались именно его глаза. Его – не мамины.

– Дело в том, – снова заговорила Света, – что я… я больше не могу жить с мамой. Ну, в смысле, мы уже год не живём вместе… Я имела в виду, в её квартире.

Не сумев сдержаться, она сердито шмыгнула носом. Как она себя ни настраивала, не распустить нюни всё-таки не получилось. Слёзы уже вовсю текли по её щекам, и Света стыдливо, совсем по-детски вытирала их рукавом джинсовой куртки.

– Просто кое-что случилось… – с усилием выдавила она. – И теперь я… я как бы сама по себе.

В кабинете опять стало тихо. Свете эта тишина казалась совершенно невыносимой, но она никак не могла сообразить, что ей говорить дальше. И нужно ли было вообще что-то ещё говорить.

– И что у тебя такого случилось? – тем же неприветливым тоном поинтересовался Владимир Алексеевич.

Света всхлипнула и улыбнулась одновременно:

– Я подобрала котёнка… Федота.

Мужчина удивлённо приподнял брови:

– И?

– На следующий день, как я его подобрала, я пошла в зоомагазин купить ему туалет и игрушки. И рядом с этим магазином я застукала своего… женишка… в машине с другой. Это было за неделю до свадьбы. Я должна была выйти замуж шестнадцатого числа…

Сказав это, Света подняла на отца робкий взгляд и увидела, как очертились его скулы.

– Если вкратце, то всё отменилось, – продолжала она. – Мы жили в маминой квартире в центре. Антон съехал, мы с Федотом остались. А в прошлую пятницу пришла мама. Увидела Федота и пригрозила, что отдаст его в приют для животных, если я сама этого не сделаю. Поэтому мы пока переехали к Лиде Гордиенко – ты её помнишь, наверное. А когда мама об этом узнала, мы с ней очень сильно поругались…

Сосредоточенно слушавший Владимир Алексеевич поднялся со стула и подошёл к окну.

– А меня, как я понимаю, ты на свою свадьбу приглашать не собиралась, – глухо пробасил он.

– Прости, папа… – Лицо Светы опять перекосилось от подступающих слёз. – Прости меня, пожалуйста. Я ещё и поэтому рада, что всё сорвалось…

Ей очень хотелось, чтобы отец на это хоть что-нибудь ответил. Но тот молчал, сложив руки за спиной и глядя куда-то сквозь жалюзи. И лишь спустя какое-то время, не поворачивая головы, буркнул:

– Присядь, если хочешь.

– Спасибо… – всхлипнула Света и, подойдя к большому, с брифинг-приставкой столу, осторожно опустилась на один из стульев. Пользуясь моментом, она достала носовой платок, вытерла слёзы и высморкалась.

«Он со мной разговаривает, – промелькнуло у неё в сознании. – А ведь всё могло быть намного хуже…»

– Что с ушлёпком не расписалась – это хорошо, – проворчал между тем Владимир Алексеевич, вновь разворачиваясь к дочери. – Что с материного поводка сорвалась – тоже давно пора. Хоть благодаря своему коту ты это поняла. А от меня-то ты чего хочешь?

Света глубоко вздохнула, собираясь с духом:

– Две вещи хочу, пап…

– Ух ты, а что так мало? После семи-то лет?

Девушка пропустила эти слова мимо ушей: обращаться с ней подобным образом отец имел полное право.

– Я хочу, чтобы у нас с тобой снова были хорошие отношения, – твёрдо, насколько могла, произнесла она. – Мама мне больше не указ, и я хочу, чтобы мы с тобой снова общались как родные люди.

– Понятно, – сухо проговорил Владимир Алексеевич. – Это первое. А второе?

– А второе… – Света чуть помедлила. – Я хочу попросить тебя, чтобы ты ту квартиру больше не сдавал, а разрешил мне… нам с Федотом там жить.

В воздухе повисла очередная пауза.

– Это точно всё? – делано-деловито осведомился Владимир Алексеевич, нарушая молчание.

Света хотела было угрюмо пробубнить: «Да, всё…» – но вместо этого неожиданно озлилась.

– Пап, я прекрасно понимаю, какой я была тряпкой! – дрожащим голосом сказала она. – И я сама себя за это наказала. Тем, что училась не тому, что мне было интересно. Тем, что работаю в маминой компании и хожу на эту работу как на каторгу. Тем, что чуть не стала женой какого-то засранца, с которым и была только потому, что мама с его семьёй дружила. Но я так жить больше не хочу. И не буду!

Она неотрывно смотрела на отца – и вдруг заметила, как его тонкие губы слегка изогнулись в некоем подобии улыбки. Впрочем, это продолжалось совсем недолго, и через пару секунд строгое мужское лицо опять стало непроницаемым.

– Ну, насчёт квартиры можешь не переживать, – невозмутимо произнёс Владимир Алексеевич. – По сути, она твоя, делай с ней что хочешь. А вот по поводу общения… Есть ли смысл? Пройдёт неделька-другая, вы с матерью помиритесь, и что тогда? – Он вновь пристально глянул на дочь. – Пропадёшь ещё на семь лет?

– Нет, не пропаду! – с чувством выговорила Света. – Да, я очень надеюсь, что мы с мамой всё-таки помиримся… Но она больше не запретит мне с тобой общаться!

Владимир Алексеевич усмехнулся и задумчиво сощурил глаза, словно что-то про себя решая.

– Ладно, – сказал он наконец, и его голос впервые прозвучал более-менее снисходительно. – Вопрос с квартирой я решу. Но это будет не сразу: жильцам нужно дать время, чтобы они съехали. Я позвоню, как всё будет готово.

– Спасибо!.. – обрадованно выдохнула Света.

– Да пока не за что. А насчёт всего остального… Поживём – увидим. Лидка тебя пока не выгоняет?

– Нет-нет, всё нормально!

– Тогда у меня всё. – Владимир Алексеевич сел обратно за стол. – Можешь идти.

– Да-да, уже убегаю, – поспешно кивнула Света и, поднявшись, направилась к двери.

– Светлана…

– Да? – обернулась она.

Её отец смотрел на неё печальным, неулыбающимся взглядом.

– С праздником, – проговорил он негромко.

– Спасибо… – прошептала девушка, снова почувствовав вставший в горле ком.

Она развернулась и вновь заторопилась к выходу из кабинета. Дёрнула ручку, шагнула за порог и, стараясь не встретиться с отцом глазами, аккуратно затворила за собой дверь.

…Из сервиса Света выбиралась как в тумане. Она быстро сбежала по узкой лестнице, стрелой промчалась по залу ожидания и, оставив без ответа вежливое «До свидания!» от обоих администраторов, выскочила на парковку. А затем, выйдя за ворота, ещё некоторое время стояла у кирпичной стены какого-то здания и тихо всхлипывала, пряча лицо в смятом, теперь уже насквозь мокром носовом платке.

Ей было и неимоверно радостно, и невообразимо гадко одновременно. Она чуть ли не всем своим телом ощущала, как с её плеч упал огромный, безмерно тяжёлый груз. Но при этом ей было мучительно больно осознавать, насколько слабым и безвольным человеком нужно было быть, чтобы на протяжении стольких лет таскать на себе эту чудовищную ношу.