А, так же с чего я взял, что в носке у этого ублюдка спрятана опасная бритва? Нет, сведения нужно донести до майора как можно скорее. Но вот сам метод подачи внушал очень большие опасения. И вовсе не в том, что озвученные мной данные не примут или, не дай Создатель, не поверят.

Пугало именно то, что не получалось найти хоть какое-то, удобоваримое и устраивающее всех объяснение внезапному озарению. Что, вкупе с полной потерей, так и не собиравшейся возвращаться ко мне памяти, увеличивало шансы загреметь прямиком в дурку.

Но, так как бьющий копытом и даже, как показалось, слегка пританцовывающий от нетерпения следователь упорно сверлил меня взглядом, пришлось открыть рот и выдать первую, хоть чуть-чуть объяснявшую ситуации версию.

— Этот… — Я кивнул в сторону обезьянника. — До того, как напасть, переговаривался с дружками. И упоминал, что недавно они завалили какого-то Петюню.

— Какого ещё «Петюню»? — Как на умалишённого вызверился на меня майор. — Ты что несёшь, младлей?

— А я почём знаю, какого? — Не желая палиться окончательно, пожал плечами я. — И, решив, что "семь бед, один ответ, вывалил следующую порцию. — И ещё у него в носке бритва!

— Какая ещё, блядь, бритва? — Начал багроветь представитель уголовного розыска. Но, как только озвученные мною данные улеглись у него в голове, ту же взял себя в руки и обернулся к дежурному.

— Задержаны обыскивали?

— Так точно, товарищ майор. — Сбледнув с лица, на грани слышимости, одними губами прошептал старший лейтенант. — Измято пять ножей и одна свинчатка.

— Тогда почему младший лейтенант утверждает, что один из преступников вооружён?

— Не могу знать, товарищ майор. — Совсем уныло промямлил несчастный милиционер. И, схватившись за явно пустую кобуру, бросился прочь по коридору. — Я сейча-ас! Мигом! — Донёсся до нас удаляющийся голос.

— За оружием побежал. — Понимающе дёрнул головой оперуполномоченный. — И, засунув руку под мышку, извлёк короткоствольный пистолет. А затем, мельком посмотрев на меня, хмуро бросил — Ну, надеюсь, ты не обманул нас, парень.

— Лучше перебздеть, чем недобздеть, тащьмайор. — Бодренько отбрехался я. — К тому же, зачем мне врать?

— Кстати, про бритву откуда знаешь? — Почти без удивления поинтересовался майор.

— Так, он сам перед дружками хвастался. — Не желая без необходимости множить сущности, на голубом глазу соврал я.

— А, почему сразу не доложил? — Подозрительно глянул оперуполномоченный.

— Да, хрен его знает. — В моём голосе просто звенела простодушная честность. — Как-то из головы вылетело.

— Детский сад. — С досадой махнул рукой майор. И, тут же, видимо, не желая умалять заслуги и наблюдательность потенциального подчинённого, ободрил. — Ну, хоть сейчас вспомнил, и то хорошо!

— Рад стараться, товарищ майор. — Наконец поднялся с любезно приютившей меня скамейки я. — И, чтобы сгладить неловкость, еле слышно пробормотал. — Извините…

Изъятие оружие, в которое, даже в не очень умелых руках, особенно учитывая внезапность нападения, может превратиться опасная бритва, прошло без особых эксцессов.

Оба милиционера, передёрнув затворы, направили стволы на подозреваемого и приказали ему сдать совершенно не предусмотренный, и потому, горячё не одобряемый, законом предмет. И, у находившегося в отгороженном стальной решёткой пространстве уголовника просто не было выбора.

Немного помявшись, он было пустился в отказ. Но, угроза выстрелить на поражение возымела действие.

— Суки! Козлы ментовские! — Сплюнув на пол, смачно выругался он. И, задрав штанину, вытащил вышеупомянутую штуку и бросил под ноги милиционеров на пол. — Подавитесь, сволочи!

— Повернуться спиной, руки просунуть сквозь решётку. — Не реагируя на оскорбления, приказал старший лейтенант.

И, только после того, как на запястьях подозреваемого в двойном убийстве защёлкнулись браслеты наручников, спрятал пистолет и, сняв фуражку, вытер обильно выступивший пот.

Видя, какой намечается замес, остальные задержанные сиротливо жались в угол. Дежурный открыл замок и жестом приказал обезоруженному урке следовать на выход. А я, ломая голову над тем, откуда так внезапно и очень кстати у меня появились столь интересные мысли и, находящиеся где-то в области фантастики но, тем не менее, волне подтверждённые на практике, догадки.

Всё это было странным, ежели не сказать больше. А, учитывая мою внезапную и, надо признать, довольно успешную склонность к музыцированию, на пару секунд я даже возомнил себя чрезвычайно умным. Недаром же бытует утверждение, что тот, кто преуспел с какой-то одной области, с большой долей вероятности добьётся выдающихся результатов и в остальных. Проще говоря, талантливый человек — талантлив во всём.

«Ага! Гений, бля»! — Немного смущёно осадил возгордившегося себя я. — «Отец русской демократии»!

При чём тут эта самая «демократия» и кто является её отцом я, разумеется, тоже не помнил. Но вот пришло в голову, и всё тут.

Видимо природная скромность дала о себе знать и, поэтому столь критично отнёсся к своим, как считал в глубине души, абсолютно незаслуженным успехам. Как на поприще сыска, так и в области высокого песенного искусства.

Хотя, почему-то уверен, что найдётся очень большое количество желающих как-то принизить моё творчество. Смешать его с грязью и, попросту говоря, ободрать.

Но, так как недавним слушателям выступление, вроде бы как понравилось, а внезапно возникшая в голове догадка и вовсе возможно помогла избежать каких-то непоправимых последствий, то постарался не думать о прожитых сутках в таком вот, неконструктивном ключе.

К тому же, денёк, по большому счёту, выдался весьма замечательный. Если не всё то, по крайней мере, очень и очень многое, выведал о себе самом. С выступлением отметился, опять же.

В лице так любезно поделившегося собственной одеждой Сергея Петровича приобрёл, если не друга то, во всяком случае, весьма неплохого приятеля.

Тут мысли шкодливым зайцем перескочили на недавно появившегося на горизонте персонажа.

Да-а, этому дядьке явно что-то от меня надо. Ну, так на этом построены все взаимоотношения людей. А знакомство Сергей Петрович начал более чем правильно. Показал себя не жлобом и, как следствие, может рассчитывать на моё, такое же хорошее и вполне адекватное, реагирование.

И, в довершение всего, самым непостижимым образом, я ухитрился по уши влюбить в себя Верочку. Правда, сам толком не разобрался, хорошо это или плохо. Ведь, как уже говорил ранее, девушки, которых поразила стрела Амура, становятся — ну, по крайней мере, в моих глазах, — очень ранимыми. И обидеть такое существо можно проще простого.

Не смертельно, конечно. Да и, в общем-то, мало кто от этого умирает. Я имею в виду из-за юношеской неразделённой любви. Но слинять, заставляя работать принцип «с глаз долой — из сердца вон», пока не получалось. Ну, в ближайшие пару дней.

Так что, голову ломал я не над тем, как изобличить убийцу, а был занят проблемой, как бы тихо и, без лишних душевных травм, мягенько отойти в сторону.

А, совсем недавно казавшуюся такой заманчиво и продуктивной мысль о том, чтобы тащить потерявшую голову девчёнку в постель, и вовсе выбросил из дурной головы.

А, что ещё оставалось делать, после того, как эта зарёванная дурёха, с бухты-барахты призналась мне во внезапно вспыхнувшем «чуйстве».

Нет, так-то она девочка справная. Всё при ней и, в любых других обстоятельствах мы бы уже трахались, как охваченные страстью, обезумевшие кролики. Но вот приручать а, тем более, брать на себя ответственность за такую вот, «одомашненную» юную особь женского пола, в глубине души считал неприемлемым.

«Как-то быстро всё завертелось». — Входя вслед за майором в кабинет, хмуро думал я.

И, так как мысли о Вере и наших, прямо скажем, непростых взаимоотношениях, здесь и сейчас явно были не к месту, просто уселся на свободный стул и, искоса посмотрев на старшего товарища, приготовился внимать будущему допросу.

Устроившийся за столом дежурный, взялся вести протокол. И, когда прозвучали первые стандартные фразы, я тупо уставился на обвиняемого, молча следя за происходящим.

Глава 17

— Фамилия, Имя, род занятий? — Задал первые вопросы оперуполномоченный.

Но, вместо того, чтоб отвечать, сидящий со скованными руками урка, начал наглеть.

— Дай воды, начальник! — Хрипло заявил он, обдавая нас запахом вонючего перегара. — Трубы уже горят