– А ты почему в одной футболке? По утрам холодно. Чай не Франция. Пойдем-ка в дом быстрее.

– Мне не холодно, спасибо, – Матвей склонился к ее руке и галантно поцеловал.

– Ой, кавалер! Ой! – Мила поцеловала его в лоб. – Как ты вовремя! Я как раз завтрак приготовила. Чай только налила. Горяченький еще. И сырники с пылу, с жару.

– На заре двадцать первого века, когда жизнь непосильна уму, как же нужно любить человека, чтобы взять и приехать к нему, – отец поднялся из-за стола в просторной гостиной и подошел к Матвею.

Матвей засмеялся и обнял его.

– Господи, Андрей, в кои-то веки сын приехал, а ты его встречаешь какими-то дурацкими стихами из интернета, – возмутилась Мила, наполняя тарелку горкой сырников.

– Это Вишневский, Милочка, знаменитый современный поэт, – отец похлопал Матвея по плечу.

– Ага, очень вовремя, стихи вместо завтрака. Садись, Матвей, сырнички вот горячие. Варенье бери: вишня, крыжовник, абрикос. Сама варила. Булочки еще теплые. Чаек вот.

– Спасибо большое, Мила! Столько с утра не потяну, – запротестовал было Матвей.

– Лучше ешь молча, – предостерег его отец. – Всё равно тебе ничего не поможет. Это страшная женщина. Закармливает до смерти.

– Чай пей, Андрей, – Мила метнула на мужа гневный взгляд. – И лучше абсолютно безмолвно. А то опять губу опечёшь.

Матвей полил сырники янтарным абрикосовым вареньем.

– Ты, кстати, похудел. Под глазами круги. Плохо спишь? – обеспокоенно спросил отец.

– Нет, ты просто не заметил, как я вырос, папа. Кто-то метко сказал, что взрослая жизнь – это когда круги под глазами больше круга общения.

– И то верно, – рассмеялся отец.

– Ну, сын, с чем пожаловал? – отец намазал булочку маслом.

– Так, ввожу мораторий на разговоры, – вмешалась Мила. – А то сейчас опять поругаетесь, и Матвей уедет голодный. Срок истечения моратория: когда тарелки будут пустые.

Матвей улыбнулся. Она был права. Каждая их с отцом встреча заканчивалась ссорами, и Матвей вставал из-за стола. Поэтому он поел, выпил чай, и когда Мила начала убирать посуду, вынул из кармана телефон и показал отцу фото.

Отец замер, не донеся чашку до рта. И Матвей понял, что он узнал людей на снимке.

– Александр Зорин и Шура, то есть, Александра Колесникова, – подсказал Матвей. – Куба, 90-е.

– Не знаю, – пожал плечами отец. – Не было у меня таких пациентов.

– Пап, ну хватит, – попросил Матвей. – Я же вижу, что ты их узнал.

Отец молча допил чай, с раздражением отодвинул чашку, встал и оперся руками о стол.

– Объясни мне, сын, откуда у тебя такая страсть искать неприятности на свое «это»? Хочешь разрушить свою жизнь? Хочешь остаться без медицинской лицензии? А потом прибежишь ко мне, рыдая: «Папа, помоги!»

– Разве я к тебе прибегал хоть раз? – Матвей вскочил из-за стола. – Когда это такое было?

– Не было, – подтвердил отец, – но теперь точно будет.

– Марина уже позвонила, да? – усмехнулся Матвей. – И наш великолепный профессор сразу испуганно хвостик поджал.

– Не смей со мной разговаривать в подобном тоне! – отец грохнул кулаком по столу.

– А то что? – Матвей подошел к нему. – В угол поставишь? Или карманных денег лишишь? Так ты мне с пятнадцати лет их не выдаешь. Я сам справлялся.

– А алименты твоей матери кто платил? Фрейд? И кроме алиментов тоже! Справлялся он. Как же! У тебя всё было.

– Кроме отца, – заметил Матвей.

– Неправда! Я всегда был в твоей жизни. Ты даже сам не знаешь, насколько я тебе помогал. Просто не афишируя это. Когда твоя эта девочка уехала за границу, твоя мать мне позвонила с криками: «Андрей, помоги! Сына дома нет. Он с собой что-то сделает!» Я все связи поднял. Тебя милиция всю ночь искала. Нашли с разбитой мордой, пьяного, на тротуаре дрых в обнимку с бутылкой водки. Я сам приехал, на руках тебя в машину отнес. Привез домой, раздел и спать положил. И еще и прокапал. У тебя настоящая интоксикация была. Дебил тоже! Врач называется. Непьющий человек с горла всосал литровый пузырь беленькой, да еще на голодный желудок. На тот свет мог уйти, придурок!

– Я не знал, – растерялся Матвей. – Мама ничего не говорила.

– Я ей запретил, – отрезал отец. – Чтобы ты от вины не страдал. И не чувствовал себя ничтожеством. И если мы уже об этом заговорили, то и в мед ты не совсем сам поступил. Потому что фамилия Князев волшебным образом притягивает высокие баллы на экзаменах.

– Андрей! Ну неужели нельзя один раз без ссор? – выглянула из кухни Мила.

– Выйди и закрой дверь! – заорал отец.

Мила побледнела, ее губы задрожали.

– Я сказал: закрой, – прорычал отец.

Мила перевела взгляд на Матвея, ее глаза наполнились слезами. Матвей молча приложил руки к груди, извиняясь за поведение отца. Она юркнула на кухню и закрыла дверь.

Отец сел за стол, вытащил из кармана таблетки и бросил в рот пару штук. Матвей молча налил воды из графина, что стоял на столе, и поставил перед ним стакан. Отец рванул ворот рубахи.

– Сердце? Вызвать скорую? – Матвей взял его за руку, щупая пульс.

– Здоров, как бык, – отец вырвал руку и спрятал ее в карман пиджака.

Но Матвей успел заметить, что рука дрожит.

– Не лезь в это дело, сын, – устало сказал отец. – Есть такие тайны, которые лучше не трогать. Ты напролом прешь туда, где сломаешь себе жизнь. Это как гайка Иисуса. Знаешь, что это?

– Нет, папа.

– Это единственное уязвимое место вертолета. Если эта гайка упадет, то вертолет разобьется. И тогда Иисус – единственная надежда пилота. Так вот это дело для тебя – гайка Иисуса.

– Я никогда тебя ни о чем не просил, – тихо сказал Матвей, взял стул и сел за стол рядом с отцом. – Ни единого раза. А теперь прошу: скажи мне, кто такая эта Шура Колесникова и что ты делал на Кубе в 90-е вместе с Мариной Зориной и ее отцом? Для меня это очень важно. Я всё равно узнаю рано или поздно. От тебя или не от тебя. Докопаюсь. Я же упрямый, как ты. Но если ты мне сейчас не поможешь, то я никогда больше не приеду в этот дом.

– Угрожаешь мне? – грустно улыбнулся отец. – Пугаешь тем самым пресловутым стаканом воды, который не подашь, когда буду при смерти?

– Нет, папа. Просто есть такая черта, которую нельзя переступать даже тебе.

–И кто она, эта черта в юбке? Хоть хорошенькая? – спросил отец.

– Может быть, я вас когда-нибудь познакомлю.

– А она знает, что ты ей помогаешь? Или сам, по доброй воле играешь в рыцаря, чтобы привлечь ее внимание?

– Ты это