Шрифт:
Закладка:
— Нина, — шептал я. — Давай уйдем. Душно. И неинтересно.
Но Нина только отмахивалась рукой.
Маяковский остановил свой взгляд на мне.
— К сожалению, — сказал он, — я опоздал и не мог прослушать всей поэмы выступавшего передо мной о ч е н ь молодого человека…
«Вот оно… начинается… все кончено… творчество… слава… любовь…»
— Хочу остановиться на последних строчках поэмы:
Орли́те на мыслей суку, —
что в переводе на русский язык значит: сидите орлом на суку мыслей. Неудобное положение, юноша, неудобное и неприличное. Двусмысленное положение… Весьма…
Испарина покрыла меня с головы до ног. Я боялся посмотреть на Нину. Маяковский заметил мое трагическое состояние и пожалел меня.
— Ну, ничего, юноша, — примирительно сказал он. — Со всяким случается. Пишите, юноша. Вы еще можете исправить ошибки своей творческой молодости. Все впереди…
Я вышел из кафе опозоренный. Молча шагал я рядом с Ниной. О чем нам было говорить? Я не решался даже взять ее под руку…
И все же я не чувствовал в Маяковском неприязни. И я решил, что пойду к нему. Он примет меня. Я расскажу ему о своих творческих планах, и он поможет мне, поддержит на трудном, тернистом поэтическом пути.
2
В 1923 году в бывшем Хамовническом районе мы издали первый сборник рабкоров, рабочих поэтов и писателей. В нем были напечатаны рассказы, стихи, драматические фрагменты, сочиненные рабочими заводов и фабрик Хамовников. Сборник был назван «Лепестки». Почему он получил такое сентиментально-гимназическое название, я не могу сейчас вспомнить, хотя и состоял в редколлегии этого сборника. Однажды, придя в редакцию «Рабочей Москвы», вокруг которой группировались рабочие корреспонденты, Маяковский заинтересовался работой литературных объединений. Я преподнес ему злополучный сборник «Лепестки».
Он взглянул на меня, усмехнулся.
— А, старый знакомый. Продолжаете свои творческие грехи, все еще «орлите на мыслей суку»…
И как это он запомнил эти несчастные строчки!
Маяковский перелистал сборник, задержался на каких-то страницах, что-то хмыкнул, потом стал внимательно рассматривать обложку, где были изображены символические лепестки, и усмехнулся.
— Так значит, лепестки, — сказал он. — Рабочие поэты издают «Лепестки». Забавно. Очень забавно.
Опять он заставил меня побагроветь. И я неожиданно понял, сразу понял, насколько неудачен и претенциозен был заголовок нашего сборника.
Кажется, потом, в одном из своих выступлений о пролетарской поэзии, Маяковский использовал этот эпизод со злополучными «Лепестками».
«Рабочая Москва» начала издавать сатирический журнал «Красный перец». В журнале принимали участие многие, тогда еще молодые, а ныне маститые писатели-сатирики и карикатуристы. Тот же Арго, Михаил Кольцов, Лев Никулин, Виктор Типот, Борис Левин, Кремлев-Свен, Евгений Петров, Радаков, Черемных, Ганф, Елисеев, Шухмин, Борис Самсонов и другие. Редакция журнала «Красный перец» помещалась в небольшом подвальчике под помещением «Рабочей Москвы» на углу Большой Дмитровки и Глинищевского переулка. В этом низком, со скошенными гранями потолка, но очень уютном подвальчике иногда часами разносились раскаты смеха. В гости к нам приходили актеры, композиторы. Никогда не забыть, как в этом маленьком подвале Виталий Лазаренко ухитрялся делать свои знаменитые сальто. Самыми знаменательными были «темные» заседания, на которых намечались темы очередного номера.
Неискушенный человек, попав на эти «темные» заседания, мог подумать, что он присутствует в крематории. Известные сатирики сидели, уставившись лбами в землю, и мучительно придумывали остроты. Те самые остроты, которые в обычное время, вне «темных» заседаний, извергались целыми потоками. Сейчас самым трудным был не рассказ, не фельетон, а подпись под рисунком, мелочишка, острый анекдот. Бывало, после долгого раздумья кто-нибудь возьмет слово и предложит тему. Все молчат, иронически посматривая на оратора. А потом начинаются издевки. И тут уже остроты льются широкой рекой. А бывало и так: тема предложена и неожиданно нашла общее одобрение. Но редактор, человек довольно хмурый и не всегда понимающий остроты, отрицательно качает головой. Нет, не смешно. Проходит полчаса. Вдруг редактор взрывается хохотом. «Что такое?» — «Дошло». — «Значит, пойдет?» — радостно спрашивает автор темы. «Нет, это я смеялся животным смехом».
Однако на каждом заседании утверждали много тем, фельетоны, рисунки. Больше всего, конечно, доставалось Пуанкаре и Керзону. Когда Пуанкаре ушел в отставку, весь коллектив «Красного перца» устроил прощальное заседание. Уходила в прошлое одна из основных тем. Роль Пуанкаре на этом прощальном банкете исполнил специально загримировавшийся конферансье Гаркави, наш частый гость. Вокруг него сгруппировались все остряки. Фото было помещено в журнале с подписью: «Редакция «Красного перца» прощается с господином Пуанкаре-война».
Маяковский, сотрудничавший в «Крокодиле», в коллектив «Красного перца» вступил осенью 1924 года, и сразу он стал душой всех наших «темных» заседаний. Меня он, посмеиваясь, именовал «орлом на суку». Однако в этом не было уже ничего обидного. Маяковский писал специально для «Красного перца» стихи, предлагал «мелочишки», придумывал подписи к карикатурам. Часто печатался без подписи. Написал он даже рекламное четверостишие:
Только подписчики
«Красного перца»
смеются
от всего сердца.
Вспоминаю стихотворения Маяковского «Хулиганщина», «Селькор», «Посмеемся»… Трудно сейчас вспомнить все подписи, которые давал Маяковский под рисунками, — в каждом номере журнала их было немало. По выдумыванию тем Маяковский занял у нас первое место. Многочисленны его подписи на международные темы:
В Европе
двое жирных людей
ведут человека
себя худей.
(На рисунке два жирных полицейских ведут худого рабочего.)
А мы
облегчаем работу их —
жирного водят
двое худых.
«Ворковал (совсем голубочек) Макдональд посреди рабочих», «Рабочий» Макдональд и буржуй Асквит»:
Английские марионетки
лучшей выточки:
речи разные,
а на одной ниточке…
…Юз, не знакомый с проволо́чкой,
нас оплетал колючей про́волочкой.
Но наш товар блокаду разрывает…
Блокада прорвана — и Юз теперь рыдает.
Много подписей к карикатурам на внутренние темы:
Не предаваясь «большевистским бредням»,
жил себе Шариков буржуйчиком средним.
Но дернули мелкобуржуазную репку,
и Шариков шляпу сменил на кепку, —
и многие другие. Были подписи и под рисунками-плакатами. Без «подписей» его и «мелочишек» не выходило почти ни одного номера. Несомненно, Маяковский продолжал в «Красном перце» свои ростинские традиции.
Те месяцы, когда Маяковский работал в «Красном перце», были и для нас самыми интересными. Он умел как-то расшевелить, подстегнуть всех, привлечь внимание к самым, казалось бы, несущественным мелочам, показать пример огромного разнообразия в работе — от большого стихотворения до лозунга, до подписи.
