я тебе говорил, попадёшься⁈ Что молчишь, сволочь, а⁈ Гадёныш! Паскудник!

Глаза его пьяно поблёскивали от внезапно нахлынувшей победы, торжества справедливости. Его главный гештальт закрыт. И теперь он вновь хозяин положения!

— Плохо мне, — печально скуксился я, а Пук на моём плече в это время скукожился и громко кашлял. А кашлять он умел — будь здоров!

— Терпи, гнида! Это тебе за всё… за всё приходит. Бумеранг Очищения — это тебе не шутки, — толстяк тряс передо мной своим жирным указательным пальцем и злобно улыбался.

Наверное, так называли этот булыжник на тележке. Но вообще не понял креативной жилки Единого или как там его — где булыжник, а где бумеранг?

— Тебе за всё воздастся. Скоро. Ахах, — да он чёртов фанатик… или маньяк. Вон как глазами сверкает. Кто ещё более опасен из нас для общества. Большой вопрос.

— Братцы, пакуйте его. И белку его тоже, — махнул своим магам инквизитор.

— Ссска, — услышал я тихий голос Пука. — Зря он про белку сказал. Хана ему, хрр.

Да, уж что-что, а на это у Пука память хорошая.

Молодцы, конечно. Вон какие кандалы блестящие нацепили. А решётки прям добротные в камере — при одном взгляде подавляют, и мысль о побеге улетучивается. Ага. Тут же. Мощные, стальные прутья будто говорят: «А вот хрен тебе! Сиди тихо, жди очереди своей в пыточную и не вякай. Скажи спасибо, что сразу на костре не сожгли!»

Да и двери массивные, обитые новёхоньким металлом.

Рукомойник и тот с финтифлюхами какими-то сияющими на бачке.

Вон куда уходят деньги налогоплательщиков!

В общем, досчитал я до десяти, когда дверь закрылась за мной. Затем погладил Пука, который всё ещё кашлял. По инерции, видимо.

Затем достал челюсти из пространственного кармана. И положил их перед собой.

— Ну давай, освобождай, что ли, хозяина.

Челюсти радостно запрыгали, защёлкали и слегка куснули там, где кандалы смыкались в районе запястий. Железо офигело от таких перегрузок и треснуло словно скорлупа. Затем то же самое челюсти проделали с оковами на щиколотках, которые эти собаки бешеные слишком туго затянули.

Металл также сдался, осыпавшись уже бесполезным металлоломом.

— Осилишь? — я ласково погладил свой артефакт и поднёс его к замку массивной двери.

Судя по виду его не сможет открыть ни один медвежатник. Но не этот зубастик.

— Только тихо, — прошептал я челюстям, и они понимающе закивали.

Острые и невероятно прочные зубы аккуратно вгрызлись в металл замка, и тот протяжно застонал, а уже через минуту я открывал дверь своей «комфортабельной» темницы.

Теперь осталось найти архив улик в этой богадельне. И не попасться на глаза охране или тому жирдяю.

Мне повезло. Мало того что камера находилась на одном этаже с помещением, которое я искал, так ещё и в одном крыле. В общем, никого не встретив, подошёл к двери с табличкой:

'Архив улик Святой Инквизиции.

Посторонним не входить!'

Челюсти справились с этой дверью быстрее, чем с моей камерной.

Я зашёл в полутёмное помещение и пахнуло залежавшейся бумагой, какими-то химикатами и сыростью.

Аккуратно прошёл вперёд. Свет поступал лишь из двух зарешеченных окон, и помог мне более менее сориентироваться в указателях.

Нашёл стрелку с надписью «Улики для смертных приговоров» и зашёл в узенький коридор. Какие-то черепа, бутыли с ядами, пентаграммы, вызывающие дьявола и прочая дребедень. А в конце коридора расположился хищный фикус. Он был здоровым, жирным и на каждом его листе — ряды слегка изогнутых внутрь зубов. Такие, если вцепятся, не вырвешься. Я сорвал с растения печать сдерживания, и фикус заклацал множеством зубов, бросившись на меня.

— Да чтоб тебя скумбрия сожрала! — ни здрасьте тебе, ни спасибо за то, что освободил. Неблагодарные монстры нынче пошли. Пук, как только увидел падающие на него зубастые листья, проглотил дымящуюся сигаретку от неожиданности и спрятался у меня за спиной.

А я влил частичку маны в заклинание упокоения, сорвав перед этим пару хищных листьев, для экспериментов.

Фикус жалобно зашуршал, скукожился и распался на сухие фрагменты. Ну что ж, улика уничтожена.

А теперь пора на выход. Только вот Пук куда-то подевался.

Опять его на приключения потянуло⁈ Надо бы его за это на сигаретный паёк посадить. А то распоясался, ишь ты.

— Шеф, иди сюда. Да я тут, хрр! — махнул мне лапой Пук, показывая мордочку из какой-то тёмной ниши на стене. Я бы прошёл и не заметил, а вот у Пука на эти вещи нюх заточен.

— Что случилось? Что нашёл? — спросил я у зверька.

— Там такое-е-е… — он так был удивлён, что его выпученные глаза готовы были вот-вот выпасть из глазниц.

Оказалось, что это был потайной ход. И вёл он не куда-нибудь, а в дом инквизитора. Вот же подфартило!

Вышли мы в освещённый факелами каменный коридор, и Пук повёл меня туда, где было то, от чего он выпал в осадок. Хотя можно было и не смотреть, куда он ведёт, достаточно было идти на звук.

А звуки были, надо сказать, специфические.

Плётка, стоны, крики. Женский властный голос и мужской, блеющий, извиняющийся.

Пук махнул мне лампой, указав на щель от приоткрытой двери:

— Шеф, смотри.

Я тихо подошёл и…

Это была спальня инквизитора, скрытая от посторонних глаз. Стены и мебель обиты кожей. На дальней стене развешаны инструменты развлечений.

Сам инквизитор был привязан к кровати, а на его волосатых сосках висели прищепки.

— Ну, кто не слушается госпожу⁈- закричала зычно монашка, толстая как мамонт, и перетянула инквизитора плетью. То, что она монашка, говорил за неё головной убор. Её кожаный костюм, покрытый острыми шипами, казалось, вот-вот лопнет и оттуда вывалится жир на долгожданную свободу.

— Я-аааа, — заблеял инквизитор, дёргаясь под очередным ударом плетью.

— Сейчас ты будешь жестоко наказан, мой раб! — холодно вынесла свой вердикт монашка.

— Да, госпожа-а-а, — пуще прежнего заблеял этот извращенец.

Дальше не хватило сил смотреть на это, да и Пука было жалко. У него всё-таки вывалился второй глаз и он шарил по полу в надежде отыскать его. Отчего производил много лишнего шума.

Когда я вернулся домой и расположился в кресле-качалке, с чашечкой изумительно вкусного зелёного чая, Пук выпрыгнул из пространственного кармана. И начал деловито выкладывать оттуда… гигантские кожаные трусы, две плётки, слегка потёртый кожаный костюм, пачку писем, несколько каких-то крючков. О, письма!

— Пук, сейчас же всё, что достал — уничтожь в челюстях! Кроме во-он той стопочки, — показал я скунсу пальцем.

— Есть шеф, — тяжко вздохнул питомец и кинул мне то, что я просил.

Я разложил стопку на столе и приступил к изучению.

Реклама, реклама, письмо, письмо, приглашение в «Клуб ценителей