Когда ужин готов, я говорю ей пойти посидеть за столом, пока я раскладываю еду и наливаю воду в стаканы. Затем я сажусь напротив нее за стол.

— Итак, — начинает она после пары кусочков вкусной еды. — В конце концов, ты рассказал обо мне своему надзирателю по условно-досрочному освобождению?

При упоминании о нем еда, которую я жевал, мгновенно становится прогорклой у меня во рту, и мне кажется, что меня ударили по лицу холодной рукой. Он — напоминание о моей жизни, о которой я ненадолго забыл, проводя время с Реми за приготовлением ужина.

Мои руки сжимаются в кулаки под столом, и я почти хочу сказать ей, чтобы она не лезла не в свое гребаное дело, потому что я не хочу говорить о нем. Но я злюсь не на нее, и это ее дело, очень даже.

Плюс, искренность ее голоса и то, как она откусывает кусочек от своей еды, а затем снова смотрит на меня, ожидая моего ответа, еще больше подавляют гнев.

— Да, я это сделал. — Мои брови хмурятся, когда я понимаю, что она уже должна была получить от него весточку. — Он тебе не звонил?

Она прикусывает свою пухлую нижнюю губу, и я ловлю себя на мысли, что задаюсь вопросом, такие ли они мягкие, как кажутся.

— У меня был пропущенный звонок с номера, который я не узнала. Может быть, это был он? Я перезвоню завтра.

Я киваю. — Не жди, что он вообще будет добр к тебе.

Она усмехается, находя в этом что-то забавное. — Я привыкла иметь дело с угрюмыми мужчинами.

Я почти закатываю глаза на это, но в итоге просто снова смотрю на свою еду, когда она издает тихий смешок. Она всегда улыбается и смеется.

Поскольку большую часть времени вопросы задает она, я удивляю нас обоих, задавая ей следующий вопрос вместо этого.

— Тебе нравится работать в «Пичис»?

Она выглядит ошарашенной всего на секунду, а затем улыбается, как будто я только что подарил ей что-то. — На самом деле, мне это нравится. Я знаю, что это не самая лучшая работа, и это не такое веселое занятие, как рыбалка, но меня это вполне устраивает.

Я не говорю ей, что пытался устроиться там на работу, когда впервые переехал сюда, но мне быстро отказали. Или что я начал ловить рыбу только потому, что у меня не было другого выбора. Дело не в том, что мне это не нравится. Я бы просто предпочел делать это на досуге, а не по необходимости.

— Это хорошо.

Я задаю ей еще несколько вопросов о том, чем она раньше занималась, откуда она родом и тому подобное. И я не знаю, кто больше удивлен моим внезапным интересом к знакомству с ней. В любом случае, она, кажется, довольна этим, и это оказывает на меня влияние.

После ужина мы оба тихо убираем на кухне, и хотя я вроде как привык к ее присутствию, это почему-то кажется более интимным, а к этому я не привык.

Прибрав на кухне, я сажусь на край дивана. Это не очень большой диван, поэтому я немного шокирован, когда Реми тоже садится на него вместо единственного кресла.

— Знаешь, если бы у тебя был телевизор, мы бы смогли посмотреть что-нибудь прямо сейчас, — говорит она, поворачиваясь ко мне и подмигивая.

Я пожимаю плечами. Я несколько раз думал о том, каково было бы снова иметь телевизор с тех пор, как она упомянула об этом. Я думал о том, каково это — откинуться на спинку кресла, укрывшись одеялом холодным вечером, и посмотреть фильм. И я не могу отрицать, что в этих мыслях рядом со мной под пледом есть теплое тело.

— И я все еще жду урока рыбной ловли, — добавляет она, после чего бросает многозначительный взгляд в мою сторону.

— Ну, тебе придется долго ждать, — отвечаю я. Когда ее глаза расширяются, и она указывает пальцем на мое лицо, я отодвигаюсь, хмурясь, не уверенный, почему. — Что?

— Ты улыбнулся, — заявляет она, и на ее лице появляется ухмылка.

Я снова немного ерзаю, чувствуя себя неловко. Этот диван всегда был таким бугристым?

— Нет, я этого не делал.

Ее улыбка только расширяется от моих слов. Я ничего не имею против улыбки. Просто за последнее десятилетие у меня было не так уж много поводов для улыбки. И я даже не понял, что улыбнулся ей.

— Улыбнулся, — мягко говорит она. — И она, действительно, хорошо смотрелась на твоем лице.

Я чувствую, как мое сердцебиение учащается втрое, когда она придвигается ко мне на диване так близко, что наши колени прижимаются друг к другу. По привычке я быстро бросаю взгляд на камеру, обращенную к нам. Как только я получаю подтверждение мигающего красного огонька, я снова обращаю свое внимание на нее.

Ее лицо сейчас всего в нескольких дюймах от меня. Стала ли она ближе?

Я сбит с толку ее действиями, и я не уверен, как реагировать. Я не могу прочитать выражение ее лица.

Однако когда она протягивает руку и касается моей щеки, а затем наклоняется ближе, ее намерения становятся ясными.

Я сжимаю кулаки на бедрах, чтобы не вздрогнуть физически от ее прикосновения. В ту секунду, когда ее губы касаются моих, на меня обрушивается шквал случайных мыслей.

Я не могу поверить, что она, блядь, целует меня.

Ее губы такие мягкие и сочные, как я и предполагал. Даже мягче.

Она так хорошо пахнет.

Мой член начинает реагировать на ее близость, и мои руки чешутся прикоснуться к ней.

Когда она начинает слегка шевелить губами, я начинаю внутренне сходить с ума, потому что я понятия не имею, что я делаю.

Может, мне тоже прикоснуться к ее лицу? Наклонить голову? Ее голову? Блядь.

Ладно, мне нужно подумать, как следует. Я видел поцелуи раньше. Мне просто нужно делать то, что кажется естественным. Я пытаюсь расслабиться и разжать кулаки, но в ту секунду, когда я чувствую, как ее язык высовывается и касается моей губы, я теряю самообладание.

Нет.

Я резко встаю, заставляя Реми упасть обратно на диван, а затем иду прямо в ванную, закрывая за собой дверь.

— Черт.

Я хватаюсь за края раковины и смотрю на себя в зеркало.

Что, черт возьми, только что произошло?

Помимо того, что я запаниковал, она на самом деле поцеловала меня. Зачем