Шрифт:
Закладка:
Ветер трепал знамена и натянутое над ареной огромное полотнище из пурпурный шелка, пахло чем-то странным, приятным. Пробравшись на трибуну, князь покрутил головой и принюхался. Чем же…
– Кедровые шишки, – улыбаясь, уселся рядом рыжий судья. – Их специально смешивают с песком и посыпают арену – для благовония. Вы за кого болеете? За «голубых»? За «зеленых»? За «красных»?
– За «зеленых», – вымолвил несколько ошарашенный подобным напором князь.
Судья обрадовался и с детской непосредственностью хлопнул его по плечу.
– Вот здорово! Я тоже за них. Хотя базилевс и его супруга болеют за «голубых», но большая часть синклита, как и мы, – за «зеленых».
– Эй, Антоний! – с верхнего яруса помахал рукой человек в шляпе с загнутыми полями, в роскошной синей мантии и ярко-голубом таларе. – Ставлю десять золотых на «голубого» возницу!
Судья помахал в ответ и обернулся к Хельги. Спросил чуть смущенно:
– Вы принесли?
Князь молча кивнул.
– Сейчас подойдет служитель. Поставьте все деньги на «зеленых».
– Но… – замялся Хельги.
– Поставьте, – мягко улыбнулся Антоний. – В конце концов, именно за этим я сюда и прихожу. Да и все… Азарт! Разве ж может хоть что-либо сравниться с этим благородным чувством?
Хельги понимающе кивнул. Теперь понятно, зачем этому эпикурейцу срочно понадобились деньги. «На жизнь» – как же!
– Смотрите, смотрите, базилевс! – Антоний затормошил князя за рукав и, поднявшись на ноги, закричал: – Многая лета базилевсу Василию!
– Многая лета! – заорали трибуны. – Многая лета-а-а!
Милостиво кивнув народу, император, в окружении тяжеловооруженных воинов и свиты, прошествовал в богато украшенную позолотой ложу. Высокий, крепкий мужчина в пурпурной мантии, с красивым волевым лицом.
– А вот и императрица, – Антоний кивнул куда-то в сторону выстроенной у самого ипподрома церкви. Хельги знал уже, что женщин на ипподром не пускают, не делая исключения и для супруги базилевса, потому и не особенно удивился. Лишь бросил рассеянный взгляд на окна церкви… И вздрогнул. Что это? Показалось? Нет, точно, хорошо знакомое мраморное лицо. Евдокия… Что ж, почему бы и ей не полюбоваться на скачки? Она ведь, в конце концов, знатная дама.
– Видите ту женщину, в окне церкви… – на ухо прошептал судья. – Во-он, скрылась за пелериной. Лицо такое красивое, каменное, словно у статуи.
– Вижу, – кивнул князь. – И кто же она?
– Как, вы не знаете?! – Антоний с недоумением посмотрел на князя. – Это же сама Евдокия Ингерина, супруга базилевса!
Супруга базилевса… Так вот оно что!
В общем-то, Хельги не удивился, ожидал чего-то в этом роде. Ну, императрица в любовницах, ну и что? Он ведь и сам не конюх.
– Едут, едут! – вдруг закричали все, да так громко и возбужденно, что казалось, от этих воплей сейчас упадет небо.
Пока князь и судья рассматривали императрицу, базилевс подал знак, и из распахнувшихся ворот под императорской ложей вынеслись, вылетели, ворвались на арену четыре сверкающие колесницы, запряженные четверками сытых и злых коней. В их коней были вплетены разноцветные ленты, у каждой колесницы – своего цвета: зеленые, голубые, красные, белые. Такого же цвета была и одежда возниц. Словно внезапно налетевший смерч, колесницы помчались по кругу, едва не сбивая друг друга. Вперед поначалу вырвалась красная, потом ее обошла белая, а ее, в свою очередь, голубая. Трибуны ревели. Зрители свистели, улюлюкали, орали, даже сам базилевс поддался общему настроению – что-то кричал, вскакивал, засунув два пальца в рот, свистел. Отрешенно взирающий на все это непотребство Хельги почувствовал, что и его захватывает тупая, не рассуждающая сила азарта. Он тоже поднялся на ноги, крикнул…
– Давай, давай! – изо всех сил заорал Антоний, видя, как зеленая упряжка обогнала голубую уже почти на полголовы лошади… вот уже на голову… на полкорпуса…
Кто-то радостно воскликнул. Тут же послышалась гнусная площадная брань – так выражали свое негодование расстроенные поклонники «голубых». «Красные» и «белые» тоже подливали масла в огонь, но их, казалось, было значительно меньше.
– А-а-а-а! – истошно заорал судья, глаза его вылезли из орбит и, казалось, вот-вот покатятся по арене вслед за колесницами. – Мы победили, победили!
Скачки закончились…
Глашатай громко объявил имена победителей. Часть трибун радостно кричала, другая – заводилась обиженным ревом. Кое-где стражники уже растаскивали драчунов. Император с недовольным лицом покинул ложу.
– Здорово. – Антоний обернулся к князю: – Я выиграл намного больше, чем поставил! Идем, отметим это дело!
– Так ведь, похоже, еще ничего не кончилось? – Хельги показал на арену, где явно к чему-то готовились – подсыпали песок, что-то размечали.
– А, – презрительно отмахнулся судья. – Сейчас тут будут песни, представления актеров, танцы. Пойдем, главное уже кончилось. Смотри-ка, императрица тоже машет вуалью… Зеленой вуалью, обрати внимание! Зеленой! Видно, и она не чужда развлечениям, хотя многие считают ее злой и надменной.
– Она не злая и не надменная, – шепотом произнес князь. – Просто несчастная, брошенная всеми женщина, живущая памятью о любимом… который ее, наверное, вовсе не любил.
Выпив в таверне вина, Хельги и Антоний разговорились. Обсудили скачки, отдельно взятых колесничих, даже качество покрытия арены. Слово за слово, разговор зашел об осаде города, о жестоких северных варварах – русах.
– Слава Господу, стены столицы высоки, а дух ее жителей отважен, – тряхнул рыжими кудрями Антоний, смачно доедая аппетитную куриную ножку. – Страшно подумать, что было бы, ворвись варвары в город.
– А может быть, не так уж и страшны эти русы, как про них рассказывают, – осторожно заметил князь, прикидывая, как бы половчей отвязаться от нового знакомца. Кажется, от судьи больше не будет никакого толку. – Ты хоть знаешь, чего они хотят, Антоний?
– Нет. А ты?
– А я знаю – требуют, чтобы уважали их купцов.
– Вот как? У них есть и купцы?
– И купцы, и богатые города, и тучные нивы!
– Да ты, я вижу, знаток, – усмехнулся судейский. – Впрочем, я знаю многих, кто рассуждает так же, как и ты. Давай-ка выпьем еще! Эй, хозяин, неси вина, да побольше. Наливай, наливай, не стесняйся.
Хельги с подозрением осмотрел большой кувшин, принесенный хозяином.
– Хороши же мы с тобой будем, если все это выпьем. Уж тогда точно наши физиономии вряд ли влезут в то зеркало. – Князь показал на начищенный медный круг, висевший на стене таверны.
– Зеркало? Ты сказал – зеркало? – неожиданно встрепенулся Антоний и, внимательно взглянув на собутыльника, погрозил ему пальцем: – Э-э-э, не говори того, о чем не
