Пан Юзеф все свое внимание сосредоточил на улице, прячась за оттянутую на балкон портьеру. Дуня с пани Мариной тоже спрятались за портьерой.

Впереди проехали конные, за ними шли солдаты с ружьями наперевес, за солдатами пешие казаки с обнаженными шашками, а рядом с арестованными – чехословацкие легионеры с винтовками при ножевых штыках. Вдруг все движение остановилось, как раз напротив балкона. Произошла какая-то заминка. Легионеры почему-то отошли в сторону, а конные казаки подъехали вплотную к арестантам.

– Юзеф! Они что-то задумали! – охнула Марина, а Дуня узнала есаула Потылицына на вороном коне и на соловом – подхорунжего Коростылева. Те самые!

– Боженька!

В этот момент какой-то казак выхватил женщину в гимнастерке из первого ряда. Она отбивалась, но коннику помогал пеший солдат.

– Евгения! – крикнул Стромский и рванулся на балкон.

– Юзеф! Юзеф! Что ты делаешь?!

– Это она, она! – твердил Стромский.

Ной отчетливо видел, как подхорунжий Коростылев перегнулся и, схватив женщину в гимнастерке за ремень, поднял ее и положил впереди себя поперек седла. Кричали арестованные, на них налетели казаки, солдаты и били плашмя шашками, прикладами, плетями. Коростылев ускакал со своей жертвой и двумя казаками.

– Не смешивать ряды!

– Сволочи!

– Черносотенцы! – кричали арестанты.

Из того же первого ряда трое пеших тащили кого-то в шубе, но его держали товарищи. Тогда старший урядник Ложечников накинул аркан на шею человека в шубе и выдернул его из колонны.

– А-а-а! Марковского, Марковского убивают!

Аркан почти задушил Марковского. Он упал, но петля сорвалась, и он, глотнув воздуху, рванулся в толпу арестантов, которые укрыли его. Снова просвистел аркан. Полузадушенную жертву поволокли по земле; двое пеших содрали с нее шубу. И когда Марковский бессознательно ухватился за стремя, Ложечников перекинул его впереди седла, а другой казак ухватил за ноги.

– Стоять на месте! – орал Потылицын, кидая своего коня то в одну сторону, то в другую.

В рядах арестантов началось смятение, послышались истошные вопли.

Заорали чехи:

– Конец! Конец! Порядка! Порядка нужен!

– Боженька! – вскрикнула Дуня. Теперь их не гнали с балкона – не до того! – Хорунжий Лебедь! Маменька! Кого это он? Кого? Еврейку какую-то. И он с есаулом?

Хорунжий Лебедь выхватил Селестину. Толстая женщина вцепилась в нее, Ной толканул ее так, что она отлетела на других арестантов, подхватил Селестину с растрепавшимися черными волосами, кинул поперек седла у передней луки. Вельзевул взлетел в дыбы, сбив грудью чешского легионера.

Есаул Потылицын с полковником Мезиным, отвечающие за этапирование в тюрьму арестованных, отлично видели, как быстро управился со своей жертвою хорунжий Лебедь. Есаул оглянулся на Мезина:

– Это хорунжий Лебедь! Ему никто не поручал…

– А кому и кто поручал? – вздулся Мезин, напряженный и испуганный происходящей расправой. – Спрашиваю!

– Я и говорю: никто никому не поручал, – извернулся есаул. – Все окончательно взбесились! А свалят на меня и вас. – Увидел рядом казака своей отборной сотни: – Торгашин! Лети за хорунжим. Пусть вернется! И чтоб никакого произвола! – И заорал во всю глотку: – Стро-ойся!..

А на балконе гостиницы:

– Матка Боска! Матка Боска!

– Черносотенцы проклятые!

– Боженька! Хорунжий Лебедь заодно с есаулом! Я ему глаза выцарапаю, гаду рыжему!

А внизу бьют, бьют прикладами, плетями, ножнами шашек.

Рев, визг на всю Соборную площадь.

– Строойся! Строойся! – орет с другой стороны полковник Розанов. – Прекратить! Есаул, прикааазывааю!

– Боженька! Боженька! Полковник Розанов тут, Мезин, есаул, подполковник Коротковский!

Чехословацкие легионеры, исполняя команду капрала Кнаппа, снова оцепили колонну. По четыре в ряд, по четыре в ряд, четыре шага ряд от ряда.

Двинулись…

Ряд за рядом.

Спешили, толкались, подбегая рысью, скорее, скорее!

Пани Марина быстро и часто шептала молитву Матке Боске; Юзеф Стромский собрался идти на поиски Евгении; это ее увезли первые два казака, он в том уверен. Далеко черносотенцы не увезли – где-то прикончат на Каче.

– Я тоже пойду с вами! – решительно заявила Дуня.

– И я, Юзеф! И я!

– Город на военном положении, – напомнил Стромский. – Всем вместе опасно идти. Будем пробираться задворками по одному.

Смятение. Растерянность, подавленность. Свершилось ужасное, вопиющее!

Розовело небо; сияли золотые купола собора.

Казак Торгашин, пришпоривая своего не столь рысистого коня, потерял из виду хорунжего с его жертвою. Со стороны Качи неслись истошные вопли истязуемых.

– Кааараааул, – высоко взмыл истошный женский вопль.

– Кааараааул!

– Спааситее!

И потом раздались выстрелы.

Торгашин увидел, как трое казаков, спешившись у мельницы, полосовали кого-то шашками. Ему показалось, что один из них хорунжий Лебедь. Вопли истязуемых были настолько страшными, что Торгашин, охваченный ужасом, повернул коня и ускакал обратно.

IX

Решение спасти Селестину Гриву хорунжему пришло сразу, мгновенно, когда он в колонне не нашел Ивана, и Селестина кинула в его адрес слова, полные ненависти и презрения. Понимал: в тюрьму ее доставят на короткий срок, как-никак работала в Минусинском УЧК. Когда возле гостиницы «Метрополь» началось избиение арестованных и подхорунжий Коростылев, выдернув из колонны женщину – это была Ада Лебедева, – ускакал с нею, а за ним трое совладали с каким-то мужчиною, хорунжий спешился и отбил от колонны Селестину. И когда Вельзевул понес его галопом по Архиерейскому, он еще не успел сообразить, что будет делать дальше, хотя и помнил о своей тайной квартире, подготовленной для брата Ивана.

По дороге слышал душераздирающие вопли убиваемых откуда-то со стороны мельницы Абалакова… А Вельзевул летел, летел знакомою дорогою вниз, перемахнул Юдинский мост и не по воле Ноя на мосту перешел на рысь, повернув к ограде Ковригиных. У Ноя сердце екнуло. Вот так штука! Ехать в Кронштадт было поздно: время упущено! Оглянулся, не спешиваясь: казаков не видно. Но и к Ковригиным стучаться не решился – на виду стоит у ворот, да и дом из ненадежных все-таки! Осенило: к Абдулле! У Абдуллы проживает на тайной квартире Артем. Да и как бы он поехал в Кронштадт к Подшиваловым? Как объяснит им, если внесет в дом женщину в гимнастерке в таком состоянии? Сразу догадаются: из колонны арестантов. Это же обеспеченный провал!

Не медля, помчался к Абдулле. На его счастье, ворота были открыты – сын Абдуллы, Энвер, выезжал в легковом экипаже в извоз.

Ной въехал в ограду, спешился.

– Ай, бай! Ай, бай! – забормотал перепуганный Энвер.

– Артема позови! Быстро!

– Ай, бай! Ай, бай! – постанывал Энвер, направляясь не в дом, а на задний двор, где у семьи Бахтимировых была шорная мастерская и там же баня.

Ной снял Селестину – она была не в состоянии стоять: ноги подкашивались. А взгляд дикий, полный ужаса. Перепуганная насмерть. Ной держал ее возле себя, и дрожь ее тела передавалась ему.

Прибежал Артем, в нижней рубахе, босиком. Увидев Селестину, узнал и от неожиданности остановился, будто его парализовало.

– Возьмите ее! Скорее! – напряженно проговорил Ной и, когда Артем подхватил Селестину, не задерживаясь, махнул в седло, развернул Вельзевула и был таков – только цокот копыт раздался в улице.

Колонну арестованных нагнал на подходе к тюрьме. Увидев хорунжего, есаул Потылицын подъехал к нему:

– Где жидовка, которую вы увезли, хорунжий?

Ной успел все обдумать.

– Плывет в обратном направлении, – твердо ответил он.

– Куда плывет? По какому праву вы ворвались, спрашиваю?

– Разве я не видел, как подхорунжий Коростылев уволок одну… И я за ним, следственно. Большевичка же! У меня, слава Христе, все обошлось тихо, без рева и крика, следственно.

– Тихо! Черт бы вас побрал! – ярился есаул. Он готов был лопнуть от злости и, матерясь, предупредил: – Отвечаете вы, учтите! Это вам не сойдет! Кто вам поручал, спрашиваю?

Ной вытаращил глаза, взяв себя в руки. Ну, гад! Этакий хлыщ, а?

– Я-то подумал в суматохе, что брали без особого поручения. И сам потому взвинтился. А кто поручал?

Ничего не ответив, есаул поехал прочь – колонна подошла к тюрьме. X

Розовела тюрьма в лучах восходящего солнца.

Трехэтажная, с полуподвалом, краснокирпичная, за высокой каменной стеной с железными воротами, прозванная в городе гостиницей «Красный лебедь», она в этот ранний час 27 июля 1918 года ждала измученных и истерзанных арестантов.

Путь от пристани и до тюрьмы был кровавым…

Чехословацкие легионеры по команде капрала Кнаппа один за другим ушли в тюремный двор.

Толпа арестантов