Большевики продолжают беспрепятственно набирать очки. На гарнизонном собрании казачьих полковых комитетов представитель сначала 4-го, а затем 14-го Донских полков, где хорошо поработали большевистские агитаторы, заявили, что в воскресном крестном ходе участвовать не будут. Учитывая настроения казаков и опасаясь эксцессов, ЦИК Советов распоряжается крестный ход не проводить. Ленин в восторге пишет Свердлову: «Отмена демонстрации казаков есть гигантская победа. Ура! Наступать изо всех сил, и мы победим вполне в несколько дней!»[2705] Не все в этом уверены. Так, Луначарский в пессимизме: «Плоть немощна. Не моя. Я очень здоров, хотя и исхудал и разбился… но тело России. Истощилась она. Голод идет и разруха. Идут фатально. Вряд ли что-нибудь в состоянии остановить их. Быть может, левая демократия сделает героическое усилие одновременно социалистического и глубоко патриотического характера, но, вероятно, погибнет на этом»[2706].

Военно-революционный комитет, избрав бюро в составе пяти человек — большевики Антонов-Овсеенко, Подвойский, Андрей Дмитриевич Садовский, левые эсеры Лазимир и Сухарьков, — во все более наступательном настроении. Его комиссары продолжают овладевать войсками гарнизона. Прапорщик 180-го запасного полка 23-летний Александр Федорович Ильин-Женевский, сын адмирала, дворянин, который позже прославится как шахматист, получил назначение от Военно-революционного комитета — комиссаром Огнеметно-химического батальона. Поставил об этом в известность не слишком обрадовавшегося командира батальона, и с тех пор его больше не видел. После чего отправился в Смольный, где Подвойский назначил его по совместительству комиссаром запасного Гренадерского полка. Особых проблем и там не возникло: в Гренадерском полку заправлял полковой комитет, состоявший из левых эсеров, которые встретили почти дружественно, зато солдаты — без почти[2707].

Флотское командование предприняло попытку вывести «Аврору» из Петрограда. Команда информирует Центробалт: «Приказано выйти в море на пробу и после пробы следовать в Гельсингфорс. Как быть?» Центробалт, посоветовавшись с ВРК, отвечает: «Произвести пробу 25 октября». Несмотря на посылку к крейсеру броневиков с юнкерами, «Аврора» не трогается с места[2708].

ВРК назначает своих комиссаров к главнокомандующему Петроградского округа полковнику Полковникову взамен правительственных комиссаров. Получившие это назначение восемь комиссаров под руководством Лазимира, Мехоношина и Садовского вечером отправились исполнять свои обязанности. Константин Александрович Мехоношин пишет: «Полковников тотчас же нас принял, выслушал наше заявление, спокойно и уверенно переданное тов. Садовским, и ответил, что никаких комиссаров он не признает и в опеке не нуждается, а постановление Питерского Совета для него необязательно… Твердость Полковникова была искренней, ничего напускного не чувствовалось, очевидно, он не понимал действительного положения в гарнизоне»[2709]. С тем и ушли. Полковников приказал войскам не подчиняться приказам «различных организаций», отстранить всех комиссаров Совета, сообщать о незаконных действиях комиссаров для предания их суду.

На вечернем заседании бюро ВРК Мехоношин сообщил об отказе Полковникова. В ответ Петроградский Совет выпустил гневное воззвание: «Порвав с организованным гарнизоном столицы, штаб становится прямым орудием контрреволюционных сил». Совет объявил любые распоряжения по гарнизону, не санкционированные ВРК, недействительными[2710].

Однако Керенский все еще совершенно спокоен. В своем телеграфном разговоре с Духониным он сообщал о причинах задержки с возвращением в Ставку. «Мой приезд, в общем, задержан отнюдь не опасениями каких-либо волнений, восстаний и тому подобное». Все дело в осложнениях в правительстве, вызванных необходимостью удалить Верховского. «Сейчас в Петербургском гарнизоне идет усиленная попытка большевицкого военно-революционного комитета совершенно оторвать полки от командования. Сегодня они разослали явочных комиссаров, а центральный комитет Совета р. и с. д. объявил их незаконными и так далее. Думаю, что мы с этим легко справимся»[2711].