Закупившись вином и корзинкой с закусками, они прихватили плотное покрывало и отправились за скалу. Путь лежал сквозь разлом, но Лину этот факт ничуть не смущал. Вдоль правой стены была протоптана широкая тропинка. Арон не стал задавать вопросов и просто шел следом. И правда, вдоль скал тянулась извилистая песчаная полоса шириной метров пятьдесят. И здесь они были не одни. Выбрав местечко, защищенное от ветра, за большим покатистым валуном, они расположились на теплом песке. Лина блаженно распласталась на большом покрывале, раскинув в стороны руки.

— Ты знаешь, я даже рада что все так случилось… — проговорила она.

Арон залез в корзинку и отломил кусок свежей лепешки. Завернув в него буженину, он протянул ее Лине.

— Кушай, пока хрустит, — улыбнулся он мягко. — Говорят завтра у вас траур?

— Все верно. Я потеряла отца и брата. Память хранит их лица, но порой я не узнаю их. Если бы они были живы, то нашли бы способ сообщить о себе. За тридцать то лет…

— И много вас таких?

— Все, кто есть. Кроме Нимы, пожалуй. После позорной капитуляции многие из нас ушли в леса и горы. Наш король опозорился хуже некуда. На столько, что его собственная армия не пожелала больше воевать. Наши семьи остались здесь, на границе. Все, кому некуда было больше идти. Потом появились эти твари и мы первыми приняли бой. Пять долгих лет мы как могли держали оборону. На долго бы нас не хватило. Содрав совет, мужчины перегнали сюда все оставшиеся корабли и отправились за море. Если бы мы знали, что вскоре придет молодой наследник трона и предложит свою помощь… Все было бы по-другому.

— Я мало знаю об этой войне, если честно, — поделился Арон.

— А, ничего выдающегося. Не секрет, что темные эльфы и гномы живут в горах. Раньше все мы считались равными. Пока королю Сандару не пришла в голову «гениальная» мысль поработить гномов. Не сразу, конечно и не напрямую. Хитростью, подлогом, обманом… до тех пор, пока они не превратились в низшее сословие. Как, впрочем, и люди. С той только разницей, что на людей он влияния не имел, как ни старался. Многие из нас не одобряли его политики, но эльфийское общество очень строгое. С жесткой иерархией и высокой моралью. Было, по крайней мере… А потом случился бунт. Его жестоко подавили. Но он вызвал не страх, как хотел Сандару, а ненависть и злобу. Уже через год бунт повторился. На этот раз гномы хорошо подготовились и напомнили кто они есть в полный рост. К тому времени Сандару уже стал враждовать с людьми и два народа заключили союз.

— Давно это было?

— Около ста лет назад. Для нас это будто вчера было.

— Ты убивала людей? — спросил он.

— Глупый вопрос. Люди, гномы, орки… сородичи, не согласные с волей короля. Я, знаешь ли хороший солдат и выполняю приказы. Осознание греха приходит лишь потом, с течением времени. Когда узнаешь истину и реальное положение вещей. Вот так-то…

— На каждом из нес висит грех, — Арон наполнил бокал и протянул Лине.

— Какой же грех на тебе? — иронично осведомилась она.

— Гордыня. А еще глупость, — рассудил Арон. — Я едва не убил человека. Женщину, любившую меня, наверное, сильнее, чем собственная мать.

— Неужели? Как это было?

— Тебе лучше не знать. Скажу только что виной всему глупая игра и чрезмерная вера в себя. Меня предупреждали ни раз. Наказывали за это, но я был глух… Но это случилось. В последствии она осталась жива, но получила страшные увечья. А я свои шрамы и….

Арон не договорил. Отпив вина из бокала, он замолк. Продолжать рассказ он не хотел, да и не имел права.

— Можешь не продолжать, — Лина погладила его по плечу. — Я помню какова твоя боль.

— Ну, этим не закончилось, — усмехнулся он. — Я ушел из дому в 17 лет и успел хорошенько нагрешить в разных местах. Не всегда по своей воле и не всегда намеренно. Но в некоторых селениях мне лучше не появляться никогда. Как говорится, не делай добра не получишь зла…

— Сколько тебе сейчас?

— Двадцать семь, задумавшись ответил кузнец.

— Такой молоденький, и такой несчастный….

— Почему сразу несчастный? — возмутился Арон. — Бывают и приятные моменты. Вот как сейчас, например. Не все так плохо. Когда окунешься во все тяжкие и отхватишь сполна, учишься радоваться простым вещам.

— Это верно… — вздохнула она и придвинулась ближе.

— Замерзла?

— Нет. Просто обнять хочу. Не знаю, что на меня вчера нашло. Почему попросила не запирать дверь, почему злюсь на Ниму… Что-то в тебе есть такое, что будоражит девичью душу. Ты сильный, умный, а главное добрый. Поверь, этого не скрыть. И пахнешь ты совершенно по-особому, не как все люди.

— Как тебя понять?

— Ну… вот есть ржаная лепешка, а есть шоколад. Ты ведь знаешь, что такое шоколад?

Арон кивнул.

— Так вот, все как лепешки, а ты как шоколад. Хоть и горький.

Кузнец рассмеялся негромко и тоже откинулся на покрывало. Лина тут же переползла и положила голову ему на живот.

— Скоро стемнеет… — проговорила она.

— Хочешь уйти?

— Не то, чтобы очень… Просто завтра будет тяжелый для всех нас день. Полный слез и горестных воспоминаний. Ведь ты приласкаешь меня сегодня?

— Здесь? — смутился кузнец ее прямоте.

— Можно, конечно, и здесь… но я предпочла бы твой маленький уютный домик. Там есть где умыться?

— Я согрею тебе воды, если хочешь.

— Хочу… — закивала она головой. — Ой как хочу.

Сложив остатки еды и вино в корзину, они встряхнули подстилку и свернули ее. Шагая по мелкому белому песку, они направились к скале. Совершив вечернее омовение, они уединились. Кузнец был нежен и осторожен. Еще до заката он довел Лину до исступления и помог опустошиться. В самом конце любовного танца, изнемогая от экстаза, она позволила ему войти. Кузнец наполнил ее сосуд и оставил содрогаться на простынях. На глазах Лины блестели слезы, тушь потекла с ресниц, но на губах играла блаженная, полная сладострастия улыбка.

— Это было прекрасно… — прошептала она чуть слышно. — Теперь у нас будут дети…

— Все может быть… — отозвался кузнец спокойно.

— Да шучу я, мы здесь все горькое вино пьем. Не просто же так его привозят…

— Не факт, что поможет… — зевнув ответил кузнец и пожелал приятных снов.

Одарив его долгим задумчивым взглядом, она так и не поняла, был ли он серьезен или просто подыграл. Проворочавшись битый час, она наконец уснула. Ушла Лина рано, еще затемно. Не желая будить кузнеца,