— Ты не сможешь остановить меня, отец. Я возьму мамины деньги, и мы с Молли поедем вместе — это будет совершенно безопасно.

— Твоя тетя говорит, что мать-настоятельница, или как там эту женщину называют…

— Ты прекрасно знаешь, как ее называют, отец, — терпеливо ответила Сара.

— Твоя тетя говорит, что она не примет тебя без моего письменного разрешения, а я его тебе не дам!

— Тогда я уеду без него, — тихо ответила Сара. — У них отчаянная нехватка сестер милосердия, и едва ли они откажутся меня принять, если я приеду — даже без твоего письма.

— Я напишу, что ты никуда не поедешь, — твердо сказал отец.

— Но я все равно поеду, — так же твердо ответила Сара. — Если мне откажут, найду другой госпиталь. — Она улыбнулась отцу ангельски невинной улыбкой. — Конечно, в этом случае нам придется скитаться по Франции одним, наудачу, но, думаю, рано или поздно мы что-нибудь найдем.

Отец взглянул на нее и увидел на лице дочери выражение стальной решимости — такое же, как у ее матери, когда та объявила родителям, что выходит замуж за Джорджа Херста, не принадлежащего к римско-католической церкви. Это было очень знакомое выражение, и теперь, увидев его вновь на лице Сары, он понял, что побежден.

— Ты не можешь таскать юную Молли Дэй по полям сражений! — все тем же негодующим тоном проговорил сэр Джордж. — А что ее отец скажет на эти ваши глупости?

— Он говорит, что, поскольку мы с Молли едем к моей родственнице, то у него возражений нет. Горничные ведь часто путешествуют вместе со своими хозяйками. Что же тут особенного?

Молли пошла на риск. Когда Сара спросила, не возражают ли родители против ее поездки во Францию, она ответила с совершенно невозмутимым видом: «Нисколечко, мисс Сара. Я же работаю на сквайра, мисс, — если он велит мне ехать, то и разговора нет. Они знают, что с вами я буду в полной безопасности, мисс». Сара так обрадовалась, когда Молли согласилась ехать, что не стала выяснять у ее родителей, отчего они так легко к этому отнеслись. Она даже не пыталась удостовериться, в самом ли деле они дали свое согласие, а поскольку ее такое объяснение устроило, можно было надеяться, что и сквайра оно устроит. Как только они уедут и как только эта весть дойдет до отца, он ринется в поместье вне себя от ярости, но, может быть, до него все-таки дойдет не сразу, а потом будет уже поздно.

Перед уходом с фермы в тот последний день Молли крепко обняла мать — это было молчаливое прощание. Мать обняла ее в ответ, и они расстались, так и не сказав друг другу ни слова. Молли повернулась и, не оглядываясь, зашагала прочь. Ее отец, возвращаясь домой к чаю в осенних сумерках, видел, как она идет по тропинке к вершине холма, и понял — она ушла раньше времени, чтобы больше не встречаться с ним. Его это не удивило, но он был уверен, что через месяц Молли вернется домой.

Вынужденный наконец капитулировать, сэр Джордж принял свое поражение достойно. Он выдал Саре ее трехмесячное содержание авансом и пообещал устроить так, чтобы она получала его и потом, во Франции.

— Ты ведь должна будешь платить юной Молли ее жалованье, как обычно, — сказал он, — поэтому я прибавил его к той сумме, которую буду тебе высылать. — Он взглянул на дочь взглядом человека, смирившегося с неизбежным, и добавил: — Ох, Сара, надеюсь, что ты знаешь, что делаешь.

Сарины объятия застали его врасплох: он был не из тех, кто проявляет чувства открыто, и отвернулся, чтобы их нельзя было прочесть у него на лице.

Сэр Джордж отвез девушек на вокзал в собственном автомобиле. Молли чувствовала себя чрезвычайно важной особой, восседая на заднем сиденье среди громоздящегося вокруг багажа. Единственное, чего она опасалась, — как бы отец не увидел их на дороге или не оказался в тот день в Белкастере. Но, когда они проезжали мимо тропы на ферму Вэлли, отца нигде не было видно, а если даже он в Белкастере, то уж на вокзале-то ему точно нечего делать, думала Молли.

Они прибыли задолго до отправления, и когда лондонский поезд с пыхтением подкатил к станции, выпуская пар и дым под стеклянную крышу над платформой, носильщик, которого нашел сэр Джордж, отнес их багаж в пустое купе вагона первого класса. Они стояли на перроне, окруженные толпами солдат, прощавшихся с родными среди сваленных в кучи узлов и вещмешков. Шум и суета вызывали радостное возбуждение, и Молли почувствовала, как тянущая пустота в животе, не дававшая ей покоя все утро, сменилась этим заразительным предвкушением нового. Она жадно разглядывала все вокруг, но при виде женщин, стойко сдерживающих слезы расставания, тут же поспешно перевела взгляд на своих спутников.

Пока ждали свистка проводника, сквайр взглянул на Молли и добродушно сказал:

— А ваши родители не поехали провожать вас, юная Молли?

Молли покраснела, однако без заминки выдала заранее приготовленную ложь:

— Нет, сэр. Мы не захотели прощаться на вокзале. Дома попрощались.

Сэр Джордж одобрительно кивнул и, сунув ей в руку гинею, сказал:

— Это вам на дорогу, Молли, просто на всякий случай.

Молли взглянула на монету в руке. У нее никогда не было столько денег сразу.

— Ой, сэр, спасибо, сэр! — Молли кое-как изобразила смущенный книксен, и, когда она уже карабкалась по ступенькам в вагон, сэр Джордж прибавил:

— Позаботьтесь за меня о мисс Саре, Молли, и проследите, чтобы она не попала в беду.

Молли посмотрела на него испуганно и сказала:

— Боже мой, сэр, не могу же я указывать мисс Саре, что делать!

Сквайр улыбнулся и сказал:

— Нет, этого никто не может, но вы все-таки приглядывайте за ней.

По пути поезд несколько раз останавливался на разных станциях, и на первой же остановке в купе вошли три офицера. Увидев Сару и Молли, они извинились за вторжение. Один из них представился капитаном Джеймсом Шайнером и сказал:

— Простите, что приходится беспокоить вас, леди, но не позволите ли вы присоединиться к вам? Поезд сегодня чертовски переполнен.

— Конечно, прошу вас, — ответила Сара, и до конца пути у нее, по крайней мере, не было недостатка в интересных собеседниках. Молли, разумеется, не принимала участия в разговоре: она всю дорогу любовалась на сельские виды, мимо которых они мчались. Ее зачаровывали эти стремительно проносящиеся мимо картинки. Безымянные деревни, виднеющиеся вдали, лепились вокруг церквей, заводские трубы