Шрифт:
Закладка:
Ходил на послушания, какие давали. В один момент перешел на послушание просфорника, и так до самого отъезда, полтора года, пока мы не уехали в Осетию. Потом мы вернулись в Беслан основывать монастырь, конечно, с благословения батюшки, хотя я не хотел разлучаться со старцем.
Первым о том, что батюшка Ипполит благословил в Осетии монастырь, мне сказал Григорий Пенкнович, и спросил: «А ты хотел бы туда, если что?» Я говорю: «Как Бог даст». После того, как я пожил на Афоне, узнал греческую традицию, у меня сложилось понимание, что отец Ипполит — уникальный старец. В нем — уникальный синтез афонского и русского старчества. То есть отец Ипполит стал афонским старцем, но при этом и русским остался. Такого сочетания больше, может быть, не существует.
В каком плане афонский? — Он был исихаст, он постиг искусство молитвы на Афоне.
Я это понял, когда сталкивался с подобными старцами афонскими, такого же духа. Этот дух трудно словами описать, но он чувствуется. Тем более в сравнении все познается. Господь сподобил, и здесь наших некоторых российских старцев видел, знал, общался немножко, приезжал, спрашивал о чем-то — такого духа я у них не видел. У них есть одно общее, да: вот русский дух, русское старчество. А у отца Ипполита он был особенный. Поэтому, думаю, что может такого уже и не будет, учитывая состояние на Афоне сейчас какое. Но это моя личная точка зрения: кому-то понравится, кому-то нет.
На Афоне я познакомился с отцом Паисием, иеродиаконом, который знал и помнит отца Ипполита.
Я мало знаю об уходе старца из этой жизни. Я находился в пекарне, только и бегал с послушания из пекарни на послушание в храм. У корпуса батюшки стояла толпа, чувствовалось напряжение.
Опять-таки, не знаю — кто-то согласится, не согласится, но батюшка обладал даром брать на себя грехи, чужие грехи, и с такими грехами он долго не мог тянуть. Потому что, во-первых, грехи тяжелые людские, и их очень много было.
Смерть его была для меня неожиданной, хотя теперь кажется вполне логичной: не мог он тянуть долго такой тяжелый груз.
Тогда мне казалось, что он еще лет десять проживет. Моментами какая-то физическая мощь даже чувствовалась, многие об этом говорят.
Есть старцы, скажем, девяноста лет — они последние 10–15 лет своей жизни тянут под капельницами постоянными, врачами, операциями. А он здоровый человек был, ничего не предвещало, ходил. Ходил на очень большие расстояния куда-то, на источники, еще дальше.
После ухода старца я не чувствовал должного монашеского устроения в Рыльской обители. Это не было виной батюшки, и я вспоминал его слова: «Ну, оставайся пока».
Я вернулся в Осетию, потом все же обратно в Рыльск, где и родилось желание пожить на Афоне. Духовника у меня не было, я попал к старцу Власию, он отнесся к этому с пониманием, благословил. Я очень хотел жить так, как должны жить истинные монахи.
Отец Ипполит был мистик, это чувствовалось с ним рядом. Он не давал какихто особых благословений, поучений, но глядя на него ты понимал, что этот человек святой.
Вот, например, афонские старцы, допустим, старец Ефрем Катунакский — достаточно даже на его фотографию посмотреть, и видишь, что это святой человек уже тогда, на тот период, когда эта фотография была снята. Вместе с тем есть другие авторитетные старцы, о которых не скажешь, что он святой еще. Ну, праведник, да, святой жизни.
И отец Ипполит все-таки святой, поэтому он был сосуд благодати особой. Многие вещи так просто трудно вообще словами выразить. Такое ощущение, что человек пребывает в каком-то мистическом пространстве, а ты даже если хочешь как-то к этому прикоснуться — просто не можешь, ты вообще не способен, и он тебе даже словами это передать не может, что-то знает наперед такое, что трудно представить. Вот это особый дух такой.
Я читал жития святых многих старцев, тоже что-то подобное читал из жития иеросхимонаха Михаила (Питкевича), тоже о нем говорят, что по нему было видно, что он в ином мире уже живет и созерцает. То же самое отец Ипполит.
Хотелось бы, чтобы такой человек жил еще, но тем не менее, мы чувствуем его духовное присутствие, конечно.
Мне просто посчастливилось на Афоне найти людей духовных, я думаю, считаю, что пока они живут, хорошо бы с ними рядом находиться, чтобы иногда окормляться у них, пребывать рядом. Есть носители такого же духа, как у отца Ипполита. Этот афонский дух в другом месте я не мог найти. Поэтому пока они живы, хочется там что-то от них перенять. По их молитвам ходить в послушании, чему-то научиться.
Если рассказывать о связи батюшки с Осетией, то можно отметить еще несколько моментов.
Ездить к нему массово начали году в 1997. У нас народ легкий на подъем. Если он слышит, что где-то что-то дают — он готов туда ехать. У нас «челноков» всегда много было в Осетии.
Вот и про отца Ипполита услышали тоже все, многие даже долго не собирались. Я-то еще в 1997 году туда попал, тогда только начинали люди ездить. В году приезжало за лето человек 20–30. Я когда был в 1997 году, то половина из них были одни и те же, которые каждое лето приезжали. Там была такая Татьяна юрист, у нее сын Дима. Я там с ними встретился, она там каждое лето «зависала» по три месяца. Она сначала приехала туда — она же юрист, кабинетный человек, а тут отец Ипполит ей: «Иди на коровник». У нее неделю была какая-то страшная борьба, но потом вдруг что-то произошло, она так втянулась, что уже уезжать не хотела. Впоследствии она поддалась искушению: один паренек ее убедил, что батюшка колдун, и все несчастья с родней у нее из-за него.
А в 1998 году на послушания отец Досифей собирал чуть ли не триста человек паломников. Одних постоянно живущих осетин было около 50 в монастыре. Там прописывались люди, оставляли паспорта.
Поговаривали, что батюшка особо любит осетин. Наверное, так и было. Такой человек не мог не понимать, что в таком количестве едут люди за тридевять земель, когда свои же рыльские и знать его не знают. Даже не знают, кто это. Вспоминается поговорка «нет пророка в своем отечестве». Сам факт того, что люди в таком количестве ездили
