– Петр Иваныч! Не отвечает! Попозже еще позвоню.

Бородатый гений режиссуры вначале еще держал себя в руках и выражал свои мысли хоть и нецензурно, но тихо. Просто бубнил что-то над стаканом с кофе. Но постепенно его речь становилась все громче и громче, уже с хорошими такими театральными паузами и интонациями. Видимо, краска, ударившая в лицо, требовала выхода.

– Ирина Михална! А? Ну вот какого черта? Я завел будильник и встал. И приехал в эту занюханную школу, черт возьми. Хоть и не хотелось. Вы завели будильник. Они завели. А дети? Эти бедные дети? Им каково? И только господин Абрамов не подумал завести будильник! Народный артист, мать его!.. Народ ждет, понимаешь, артиста. А он спит?! А может, он развязал, а? Вы же клялись, когда утверждали на роль, что Николаич ни-ни… Что он в завязке, и его можно брать. И как теперь? А если это запой? – уже с трагическими нотами Броневого вещал режиссер.

– А у нас половина сцен снята? И что делать? В корзину? И скажите, кто ответит за это? А, Ирина Михална? Вы звонили опять? И? Не отвечает? Так идите, звоните еще, съешьте этот телефон! И вот если через десять минут не будет его на месте – поедете за ним домой. Вытащите эту пьянь из кровати и притащите на съемку! А мы, все мы, с детьми, будем сидеть и ждать. Чтоб стыдно стало, кого вы мне подсунули на одну из главных ролей! Кота-алкоголика в мешке!

Бедная Ирина Михайловна заметалась в поисках пальто и валокордина. Но инфаркт отложился на другой день. На ее счастье, наконец ветерком с легким амбре коньяка на площадку влетел «кот в мешке».

– Миль пардон, господа! Неожиданные технические сложности. Давайте снимать! Через пять минут буду готов. Объяснения потом, но, поверьте, все было совершенно не в моей власти.

Судя по мешкам под глазами и радостному виду знаменитости, режиссер оказался прав, и действительно все обстоятельства были исключительно во власти алкоголя. Но группа резко проснулась, зашевелилась, осветители включали прожекторы, а гримерша быстро припудривала лицо «народного артиста». Режиссер пробормотал что-то не очень приличное и махнул рукой.

И вот: «Камера! Мотор! Дубль первый. Пошла массовка!»

В коридоре забегали дети, изображая бурную радость на перемене. Среди них лавировал, улыбаясь, и наш уже вошедший в роль алкоголик. В костюме, галстуке и с классным журналом и тетрадками под мышкой. Мой брат полностью отдавался роли бегающего первоклассника. Я с какой-то черненькой девочкой изображала болтающих на перемене подружек. И вроде все было неплохо, однако то ли режиссер еще не отошел от гнева, то ли народный артист не вписывался своим блеском глаз и довольной физией в роль директора школы, но съемку остановили.

– Николаич! Ну давай соберись! Ну ты ж не на банкете в ЦДК тост говоришь! Очнись! Школа, перемена, вокруг эти мерзкие дети… Эмоцию мне дай! Нормальную эмоцию директора школы!

Пошел второй дубль. С лица актера по-прежнему не сползала дурацкая улыбка. Режиссер морщился еще больше и уже просил таблетку от головной боли. Но тут произошло неожиданное: мой брат не вписался в один из поворотов и с разгона, со всей дури, влетел головой в живот «директора». Николаич сложился пополам. Журнал и тетради вылетели из рук. Вся съемочная группа, включая массовку, зависла от испуга и тихо ахнула. Я перевела взгляд на толстого режиссера. Он тоже завис, но гримаса блаженства разливалась по его бородатой физиономии.

– Ой, простите! Я нечаянно. – Это брат отмер первым.

– Ааа, ооаа, – глотая воздух, только и смог выдавить из себя «директор».

– Стоп камера! А вот теперь замечательно! Отличная сцена получается! Вот они – эмоции! Настоящие, живые эмоции! Повторим! Еще дубль, массовка, поживее давайте! Все то же самое! Мальчик! Давай еще раз! И это, посильнее разгоняйся!

После похвалы режиссера Леша воодушевился настолько, что начал бить копытом и уже сознательно целиться в мишень. Народный артист побледнел.

Второй дубль эмоций дал еще больше. Брату даже удалось сбить директора с ног, и тот, как кегля, отлетел к стене. Тетрадки летели следом. Режиссер сиял.

После четвертого дубля «директор» все же не выдержал. Отдышавшись и проверив целостность брюк, он направился к режиссеру, плюхнулся на колени и театрально грохнул лбом об линолеум.

– Прости, Петр Иваныч! Понял все! Осознал. Не вели казнить, князь ясно солнышко!

Сердобольные мамашки оживились и зааплодировали. Все же личностью актер был известной. Режиссер махнул рукой.

– Ладно. Снято. Давайте сцену в раздевалке.

Все выдохнули, группа зашевелилась. Осветители начали перетаскивать свое оборудование, гримеры – замазывать и запудривать растущую на лбу Николаича шишку.

А массовку пригласили пройти на отдых в столовую. Там мама достала бутерброды и спросила, не наигрались ли мы в кино и не пора ли домой? Но какое – домой? Ведь только вошли во вкус!

Отпустили нас уже поздним вечером. Мы шли к метро через волшебные дома Патриарших, где наверняка жили волшебные люди. И дети, достойные учиться в той волшебной школе, в которой мы сегодня провели весь день.

Так мы с братом и ездили на съемки. Каждый день. А родители с удивлением за нами наблюдали.

Прошли каникулы, закончились десять дней сказки. Нам выдали какие-то бумажки на оплату. (О боже! За это счастье еще и платят!) Фея с блокнотиком, в миру оказавшаяся Татьяной Павловной, записала наш домашний телефон и обещала приглашать еще. По мере надобности.

И не обманула. Была еще одна съемка в массовке. В московском зоопарке мы в числе прочих счастливчиков изображали толпу, глазеющую на обезьян. Обезьяны помогли не только получить дополнительные десять рублей, но и выжать из Татьяны Павловны ее рабочий телефон. Вообще такая серьезная фигура, как ассистент по массовке, не раздавала номер направо-налево, опасаясь, что юные фанаты кино парализуют работу киностудии, но у меня были такие умоляющие глаза, я так жалобно плела про постоянные проблемы со связью в Подмосковье, что фея не устояла. И вот у меня появился заветный клочок бумаги с заветными семью цифрами.

Но случился переезд в новостройку на кладбище. Как и все новостройки – не телефонизированную. Только после переезда я поняла, что моей карьере кинозвезды пришел каюк. В Подмосковье человек без домашнего телефона становился невидимкой и словно бы больше не существовал для мира. Меня никто теперь не найдет! Не позвонит вечером и не скажет: «Лена! Для тебя есть роль! Главная! Приезжай!». Да, была еще бумажка с