И в дальнейшей жизни Кравчинский умело использовал женщин, кои имели неосторожность поддаться на его очарование. Особенно это проявилось, когда Младенец, так его прозвали в институте, вступил в кружок чайковцев, названных по фамилии его организатора. Внешне всё было вполне благопристойно: молодые люди читали лекции рабочим, обучали их грамотности. Выполняя заветы Николая Чернышевского, они жили коммуной, отдавая в общий котёл всё заработанное своим трудом. В реальности это было нечто, напоминающее одновременно секту и военную школу. Среди различных революционных кружков, расплодившихся на территории Российской империи, было много поклонников раскрепощённой любви, когда на заседаниях, плавно переходивших в оргии, спали вповалку пять-шесть пар мужчин и женщин. Наличие женщин, искушённых в постельных утехах, позволяло ускорить вовлечение молодежи в «демократические движения», а наркотики накрепко привязывали новых кружковцев и отрезали им путь назад. Одновременно среди них велся отбор. Имеющие научный склад ума учились анализировать статьи в газетах и журналах, откуда черпали сведения о работе полиции и о привычках высокопоставленного лица, коих планировалось убить. Другие занимались физической подготовкой, отрабатывали навыки конспирации, выживания в незнакомых условиях большого города без денег и документов.

Своеобразным экзаменом стало хождение в народ. На первый взгляд, невинное и благородное занятие, когда юноши и девушки, иногда из дворянских семей, сняв модные платья и костюмы, отправлялись нести огонь знания сирым и убогим землепашцам, дабы открыть им глаза и призвать взяться за топор и разжечь пламя новой пугачёвщины. Одним из первых, кто отправился в странствие по просторам России-матушки, был отставной поручик и недоучившийся агроном Кравчинский. Но он имел дополнительное задание: используя своё образование и опыт службы, провести описание местности, через которую они будут проходить, с военной точки зрения. Заказчиками сего задания были британцы. Учитывая количество отправляющихся в народ и географию их деятельности, можно было получить информацию со значительной территории Российской империи. Кстати, активно затею с «ходоками» продвигал кумир всех кружковцев, беглый полковник Лавров, который после переезда из Парижа в Лондон полностью находился под контролем и на содержании у британцев.

Для самого Кравчинского первый блин вышел комом. Когда он под видом пильщика леса вместе со своим другом Рогачевым, также отставным поручиком, отправились в Тверскую губернию, то их инкогнито не выдержало проверки. Люди, не умеющие толком орудовать пилами, но зато пытающиеся вести беседы с крестьянами и читать им разные книги с намёками на то, что неплохо бы жить без царя, вызвали обоснованные подозрения у местного старосты, который с помощью крестьян арестовал их. Правда, затем им удалось бежать, прихватив с собой свой мешок с картами, бумагами и компас, словом со всем тем, что им было необходимо для сбора сведений, имеющих военное значение.

Тем не менее руководство чайковцев сочло необходимым переправить столь ценного для дела революции, коим был Кравчинский, за границу. И там ему вновь пришлось учиться, а затем сдавать экзамен, участвуя в вооружённом восстании бакунистов в итальянской провинции Беневенто. Он был арестован и приговорён к смертной казни, но в январе 1878 года после вмешательства влиятельных английских джентльменов попал под амнистию и уже в мае вернулся в Россию.

Охота на генерала Мезенцова готовилась безукоризненно, применяя, кроме всего, аккуратный, практически научный подход. Продумана и предусмотрена была каждая мелочь. Численность террористов составила шесть человек. Руководил сам Кравчинский, и он же должен был совершить убийство. Рядом с ним находился Александр Баранников, вооруженный револьвером. Для обес печения побега с места преступления был приготовлен экипаж, запряженный вороным орловским рысаком по кличке Варвар, который неоднократно брал призы на скачках. Его приобрели чайковцы за две с половиной тысячи рублей для побега князя Кропоткина. Есть весьма любопытная деталь: помощь в покупке сего уникального коня оказал Орест Веймар, известный столичный врач-ортопед, которому покровительствовала жена наследника престола Мария Федоровна. И он же исполнил роль кучера. Сейчас же на козлах сидел ещё один террорист– Михайлов. И три сигнальщика, в обязанности коих входило наблюдение как за жертвой, так и за окружающей местностью. В качестве оружия Кравчинский выбрал стилет, который сделали в Италии по специальному заказу. Этот узкий и прекрасно наточенный клинок в умелых руках наносил только смертельные раны, и даже надетая под одежду кольчуга не была для него препятствием. А кроме того, это имело и символическое значение, ибо холодное оружие чаще всего использовал палач, приводя приговор в исполнение.

Наступил роковой день– 4 августа 1878 года. Мезенцов в сопровождении своего друга отставного полковника Макарова неспешно шел по улице. Кравчинский стоял, прижавшись к стене дома, и когда генерал поравнялся с ним, сделал шаг вперёд и нанёс молниеносный удар, который ему не раз демонстрировали британские офицеры на свиных тушах. Удар в живот, лезвие пробило печень и заднюю стенку желудка, а затем– поворот стилета в теле жертвы. Мгновение Кравчинский смотрел в глаза генерала, испытывая садистское наслаждение от своих действий, а затем побежал к экипажу. Всё было так стремительно, что полковник Макаров решил, что незнакомец ударил его друга кулаком в живот, и бросился в погоню. Он сумел догнать Кравчинского и даже ударить его зонтиком, но прозвучал револьверный выстрел, пуля просвистела едва не задев ему голову, а злоумышленники умчались на экипаже.

Место прокола стилетом почти затянулось, а кровотечение было внутренним. Ни генерал, ни полковник не сочли рану опасной, и поэтому он самостоятельно дошел по Итальянской улице до Малой Садовой, где удалось взять извозчика, который отвёз Мезенцова не в больницу, а к его дому на Фонтанке. Уже войдя в прихожую, при попытке снять пальто генерал почувствовал сильную боль. И лишь в одиннадцать часов утра прибыл вызванный врач. Несмотря на всё искусство хирурга, профессора Богдановского, имевшего колоссальный опыт лечения ран, в четверть шестого генерал Мезенцов скончался, испытывая до самой смерти страшные мучения.