Меня так злят его слова, что хочется закричать.

– Господи, для тебя все шутки?

Я поднимаюсь и отряхиваюсь, хотя толку от этого никакого. Я вся перепачкана. Я чувствую, как грязь просачивается сквозь мокрую одежду и засыхает на лице.

– Нет, – отвечает Пайк, поднимаясь. Он поправляет рюкзак и налобный фонарик. Я щурюсь, когда он светит им прямо на меня. – В основном, нет.

– Тогда почему ты ведешь себя так?

– Потому что мир крайне жесток, и только смех помогает мне жить.

Никогда не слышала, чтобы Пайк говорил так печально. Он пристально на меня смотрит и ждет ответа.

Я опускаю глаза, съеживаясь под его взглядом и злясь на себя из-за этого.

Я ничего не говорю, и Пайк поворачивает к лагерю. У меня нет сил спорить. Весь путь я молча следую за ним, всякий раз вздрагивая, когда хрустит ветка или падает сосновая шишка.

Пайк кидает рюкзак под брезент, и я тоже. Взяв сухие вещи, иду к палатке. Мы с Пайком залезаем в нее и поворачиваемся друг к другу спинами, чтобы переодеться.

Стащив с себя мокрую одежду, я надеваю сухие штаны и медленно поворачиваюсь прежде, чем натянуть толстовку. Пайк снимает рубашку через голову. Он глядит в стену палатки, избегая смотреть на меня, даже когда мы полностью оделись.

– Готово, – говорю тихо я.

Не говоря ни слова, он приподнимает спальный мешок и ждет, пока я залезу, а потом забирается сам. Он отворачивается от меня и выключает фонарь.

Буря все бушует. Я стараюсь не обращать на нее внимания, говоря себе, что такая погода не пугает сову, что птица лучше к этому подготовлена, чем мы.

Я поворачиваюсь спиной к Пайку. Мы лежим совсем рядом друг к другу, но кажется, будто нас разделяет море тайн и обид, волнений и страхов, о которых мы не говорим.

Так много неизвестного.

– Спокойной ночи, Айрис, – произносит Пайк в темноте. И хотя он все еще расстроен, его голос немного успокаивает меня.

– Спокойной ночи, Пайк, – отзываюсь я.

Интересно, чувствует ли он то же самое, когда слышит мой голос?

Пайк пододвигается слегка ближе, и я решаю, что да, он чувствует то же самое.

Глава 16

Когда я просыпаюсь, сквозь палатку льется мягкий голубоватый свет. Ветер стихает, но дождь все еще идет, и его капли убаюкивающе стучат по нейлоновой ткани. Слышится спокойное, ритмичное дыхание. Точно! Пайк же спит рядом.

Медленно поворачиваюсь к нему. Он лежит лицом ко мне. Видимо, ночью перевернулся на другой бок. Левую руку он подложил себе под голову, а правую – мне на бедро. Впервые я вижу его без очков, и внутри у меня все сжимается. Пайк выглядит уязвимым, что совершенно не вяжется с образом того уверенного и язвительного парня, к которому я привыкла.

Выбившаяся прядь спадает ему на лоб, и я невольно тянусь к ней. Нежно заправляю за ухо. Кожа у Пайка теплая. Он слегка шевелится во сне, когда я пальцами касаюсь его лица.

В голове всплывают его вчерашние слова: «Мир крайне жесток». Интересно, какие тайны хранит Пайк, какие обиды и боль прячет за шутками и смехом? Возможно, наши секреты могли бы составить друг другу компанию?

Глупая мысль. Тайны на то и тайны. Мои таятся глубоко в душе, подальше ото всех.

Пайк открывает глаза, и я понимаю, что все еще касаюсь его уха. Резко отдергиваю руку, но поздно. Пайк смотрит туда, где еще секунду назад была моя рука, и переводит взгляд на меня.

– Я без очков почти ничего не вижу, но сдается мне, ты смотрела на меня, пока я спал, – сонно говорит Пайк осипшим голосом.

Во мне поднимается жар. Я смотрю наверх, на молнию палатки, на ботинки – куда угодно, лишь бы ни в его глаза.

– Ты совершенно неправильно понял, что произошло.

– Да ну? – Пайк тянется к очкам, лежащим рядом.

Надев их, он смотрит на меня, и вся его уязвимость рассеивается вместе с рассветом.

– Да, – говорю я. – Должно быть, тебе очень неловко.

Засмеявшись, Пайк переворачивается на спину и потягивается. Он выгибается, и у меня возникает чувство, что я тут лишняя. Наверняка Пайк обычно просыпается один. Возможно, не так много людей видели его таким, и очень странно, что именно я застала его в момент пробуждения.

– Мне редко бывает неловко, – говорит он, глядя на меня.

– Это еще один твой недостаток, – бросаю небрежно я, но мысли у меня мечутся. К такому Пайку я была не готова.

– Какая ты дерзкая по утрам.

Он садится. Я хочу возразить. Пытаюсь вести себя как обычно, чтобы он не ощутил перемен, не заметил, что я заново открываю его для себя.

Прошлой ночью меня захлестнула паника, и я помчалась посреди бури в лес, потому что ничего другого в голову не пришло. Но Пайк не оттолкнул меня, не бросил и не пытался остановить. Он шел за мной в темноте, сквозь сильный ветер и ливень, чтобы я не была одна.

Хотя злился. Хоть и не понимал ничего.

Пайк остался рядом в трудную минуту, но я хочу забыть об этом. Потому что он был очень добр и на долю секунды я задумалась, а каково это, когда тебя понимают и принимают такой, какая ты есть. Принимают полностью.

Хотя не уверена, что другого человека вообще можно принять до конца и понять, а если и можно, у Пайка точно не получится. Я воплощаю магию, которую он ненавидит всей душой.

Пайк выскальзывает из-под спального мешка, но я хватаю его за руку.

– Спасибо…За вчерашнее.

– Пожалуйста.

Он смотрит на меня несколько секунд и вылезает из палатки.

Я призываю магию и тянусь к сове. Выдыхаю. Проклятье мерно бьется в груди Макгаффина в такт его сердцу. Сейчас я понимаю, как же глупо было думать, что птица не сможет пережить бурю. Совы обитают в этих лесах много столетий и точно знают, как выживать в любую погоду.

Но мою тревогу не волнует, что глупо, а что нет. Ужас переполняет разум, сжимает сердце крепче, и в конце концов я больше не могу не обращать на тревогу внимание. За долю секунду что-то незначительное превращается в нечто всепоглощающее. В голове стоит такая плотная завеса тумана, что ничего не помогает: ни дыхание, ни счет, ни визуализация.

Вчера ночью я пошла за совой не потому что хотела, а потому что не могла иначе. Сейчас этот