— За кем ты пришел?

— Скоро узнаешь. Мой совет — воспользуйся шансом и лезь на вышку. Я ведь даже немного тебе помог.

А этот момент получивший ментального леща Горькушин скорчился, схватившись за голову — ему по лбу резануло “Косой”.

Радамант помахал мне рукой. Насвистывая какую-то веселую мелодию, он направился прогулочным шагом прямо через поле. Сорвал какую-то жухлую травинку и вставил в рот, словно отдыхал на курорте, а не находился на охраняемой территории Аудиториума.

Да как это вообще было возможно? Неужели аудитриумские артефакты слежения — а они наверняка здесь были — ничего не засекли?

“Советую обойти слева, там лестница удобнее”, — раздался его голос в моей голове. — “Сам когда-то по ней лез”.

“За кем ты пришел?”

“Радуйся, что не за тобой. Ты вызвал у меня интерес, юноша. Даже ментальное воздействие с девицы снял. Далеко пойдешь, если выберешь правильную сторону. Но сперва тебе придется выбрать. И выбрать сейчас”.

Я стоял среди поля, переводя взгляд с вышки на спину Радаманта. Твою же мать! Испытания Аудиториума проверяли мою силу, а этот криволицый псих поставил меня перед моральной дилеммой: добиться своей цели ценой человеческой жизни или пожертвовать поступлением ради спасения… Чьего?

Сила внутри меня заворочалась, загудела, проявляя недовольство. Род противился героизму. Вернее, героическому спасению человека, имени которого я даже не знал”.

Но что если я попробую предупредить жертву? Я ведь мог попробовать обратиться ментально. Предупредить… Думай, Мих. Думай, за кем он мог прийти!

Малыш Рахманинов рухнул на землю с жалобным стоном, и в меня тут же полетели “Колобки”.

Времени думать больше не было, и я сделал выбор, ненавидя себя за жестокость.

— Да вашу Машу! — я побежал к вышке, пустив весь поток силы на “Берегиню”.

Я уже даже не уворачивался — не было ни времени, ни возможности. Перед возвышением, на котором располагалась деревянная вышка, почти не осталось укрытий. Поэтому я просто вздрагивал или выл от боли, когда заклинания вонзались мне в спину. Держал защиту, на ходу подновляя слои “Берегини”.

“Правильный выбор, ваше сиятельство”, — усмехнулся в моей голове Радамант. — “Быть может, ты еще не только приведешь свою команду к победе, но и успеешь поглядеть на представление, которое устроят остальные команды. Уверяю, там будет на что посмотреть”.

“О чем ты?”

Отчего-то у меня по позвоночнику пробежал холодок. Было что-то угрожающее в интонациях Радаманта. Словно он не просто заинтриговывал, а обещал. Намекал на некий замысел. Что он решил устроить на этот раз?

“Приятно было прогуляться по родным местам. До встречи, Михаил”.

Я ощутил, что ментальная связь разорвалась. Оглянулся — и больше не увидел его. Видимо, попал под отвод глаз. Но раз я сделал выбор, нужно было бежать дальше.

За мной гнались боевики противника. Я взвыл от очередного удара “Косой” в спину, перепрыгнул через остатки низкого забора, разнесенного заклинаниями Ермолова и пришедшего в себя Горькушина. Вышка была всего в нескольких шагах. Раз… Два… Три…

Что-то резануло по руке, и я выронил цилиндр с флагом. Тыльная сторона ладони вспыхнула мучительной болью.

— Резвый граф, — хохотнула за моей спиной Алексеева.

Зараза такая, обошла с фланга. Притаилась в тени забора.

Ну сучка… Держись.

Я взревел, всего на миг закрыл глаза и зачерпнул столько родовой силы, что тело едва выдержало. Благо Род одобрил мое решение и распахнул двери источника настежь. Я направил все на Алексееву. Бил ковром “Колобков” как картечью — выпустил сразу больше десятка, и все кучно вошли в тело противницы, разметав ее “Берегиню”.

— На, дрянь! — Обезумев от боли, усталости, но в то же время и от переполнявшей меня силы заорал я. — Жри — не подавись!

Не останавливаясь, я зарядил в нее шквалом огня. Оставшаяся без защиты девушка истошно закричала, и я увидел, что ее одежда загорелась. Но спешить на помощь времени не было. Как и желания.

Я подхватил цилиндр, зажал его в зубах и принялся забираться по лестнице, стиснув зубы от боли. Раненая рука горела так, словно ее облили кислотой.

В меня вошла еще одна “Коса”, я дернулся, но удержался. Теперь горел еще и бок. Горел так, словно мне всыпали плетью.

Вышка качнулась, рядом со мной пролетело несколько “Жар-птиц” — но все попали не в меня, а в вышку. Деревянную…

Ввалившись наверх, я перекатился и пополз к флагштоку. Вышка закачалась, застонала — и я понял, что кто-то бил по ней чем-то мощным. Горькушин и Ермолов поливали мой насест таким шквалом огня, что, казалось, пламя стало жидким. Потянуло гарью. Эти идиоты что, решили спалить меня “Жар-птицами” вместе с вышкой?

Я выплюнул цилиндр, потянул за колечко и размотал флаг. Выставил вокруг нас с флагштоком “Покров” на скорую руку, молясь о том, чтобы он смог поглотить хоть что-то. Снизу и сверху заволакивало дымом — эти придурки умудрились поджечь даже навес. Я закашлялся, но смог подползти к флагштоку и прицепить флаг. А затем потянул трос на себя, поднимая зеленый стяг.

Над облаком сизого дыма медленно поднимался флаг нашей команды.

— Выкусите, сиятельства хреновы! — хотел крикнуть я, но наглотался дыма и зашелся в кашле. Сбоку вырвался язык пламени, и только “Покров” меня уберег.

Но обрадоваться я не успел.

Вышка накренилась, жалобно застонало дерево, и мой насест рухнул, погребая меня под горящими обломками.

Я рухнул с высоты нескольких метров, подняв сноп искр.

И уже в полете меня осенило, кто мог стать целью Радаманта и почему он оказался именно на Западном Полигоне.

Кураторша. Воронцова — этот род был в комиссии при Сенате…

Я приземлился на обломки, но отпружинил как от батута — в полете увидел Сперанского, выставившего руки. Коля, спаситель мой, успел бросить для меня “Покров”. Я снова отпружинил, оттолкнулся от барьера и кубарем покатился по земле. Шарахнулся затылком — да так, что мозг култыхнулся.

Созерцая радужные круги и искры на фоне свинцово-сизого неба, я сконцентрировался и попытался достучаться до кураторши.

Но сколько ни тянулся к ней, нити ментальной связи уходили в молоко. Словно она выставила вокруг себя ментальный блок.

Проклятье…

Я попытался подняться, но от резкой смены положения меня замутило, и я успел только наклониться вбок, чтобы не замарать себя рвотой. Кажется, сотрясение.

— Сиди тихо! — Ко мне подбежал Сперанский и опустился подле меня. Его руки тут же принялись носиться над моим телом.

— Передом… Перелом… Сотрясение… Ожог… — он говорил все это с открытыми глазами, но они казались неестественно мутными.