Шрифт:
Закладка:
— Девушка, конечная остановка. Мы уже в Новороссийске, — кто-то тормошит осторожно Саню за плечо, и она открывает глаза.
На нас смотрит женщина среднего возраста, улыбается:
— Крепко же вы уснули, — говорит она.
Саня кивает:
— Да, спасибо, что разбудили, — и поднимается с места, мне же бормочет: — а я так надеялась, что это все сон.
«Ага, обойдешься!» — восклицаю я.
Мы выходим на ночную автостанцию, здесь не людно, Саня смотрит время на пэку. Половина одиннадцатого.
— Куда мы теперь? — тихо спрашивает она, ежится от ветра, на улице вечером все же еще прохладно.
«Теперь нам нужно на заброшенный трубопрокатный завод».
— О, за что мне всё это?! — страдальчески восклицает она, шумно и недовольно выдыхает. — А адрес хоть есть?
«Нет».
— И что я, по-твоему, должна сказать таксисту? — шипит она на меня. — Везите меня ночью на заброшенный завод, но адреса я не знаю, я вообще шибанутая и мне все равно на какой завод. Лишь бы трубопрокатный, и лишь бы заброшенный. Это же трындец, как странно!
«Ну выбора-то у нас не особо. Да и я не думаю, что здесь таких заводов слишком много».
— Так, ладно, — говорит она, вскидывает левую руку, — сейчас сама разберусь.
На карте Новороссийска она довольно быстро находит этот самый завод, попутно ищет другие адреса поблизости. Видимо, решает, что лучше назвать таксисту адрес неподалеку, который вызовет меньше подозрений, нежели завод. И все-таки мозги у девчонки работают.
— Поблизости ничего, — с досадой говорит Саня, — жилые дома в двух километрах от него.
Я не успеваю ответить, потому что она решительно добавляет:
— Что ж, ладно, я в кедах, можно и прогуляться пару километров.
Затем она решительно шагает к старенькой семерке с шашечками, пожилой водитель внутри явно дремлет.
— Добрый вечер, — будит его Саня, — до Дубровской восемь возьмете?
— Да чего же не взять? Конечно, садись, — заспанным голосом лениво отвечает он и заводит машину. Мотор у него ревет так, словно это не Жигули, а авто-чемпион Формулы-1.
Санька садится на заднее сидение, и машина трогается. Я молчу, да и нам лучше не говорить, пока не прибудем на место.
— Живете здесь? — спрашивает таксист, он явно из тех водителей, которые думают, что с пассажиром нужно обязательно поговорить.
— Да, нет, в гости к тете приехала, — отвечает Саня.
— А сами откуда?
— Из Краснодара, — говорит подопечная, включает пэку и утыкается в экран взглядом, всем своим видом демонстрируя, что разговаривать не желает.
Но водила не унимается:
— Слышали, что тут у нас недавно произошло? Как раз на трубопрокатном неподалеку от вашей тетушки.
— М? — поднимает заинтересованный взгляд Саня. — А что там произошло?
— Взрыв был, — с азартом начинает рассказывать он. — Говорят, бандитские разборки. Шесть трупов, у одного стояла хрень какая-то в зубах, которая и рванула, когда бандюк коньки отбросил. Они ее ставят, чтобы потом сверхи с менталкой не смогли вытащить ничего из их мозгов. Менты толком ничего не говорят, что там произошло, но у меня зять в партии, рассказывает, что это наши Казачинские и Краснодарские Чащовские что-то не поделили. Вроде как на месте пакет с наркотой нашли и немного денег. Сделка у них там походу была. Но деньги и наркота пропали, а значит, кто-то из них выжил и все забрал. Вот теперь милиция ищет этого выжившего.
— Ясно, — тянет Саня, а потом открывает торопливо чат в пэку и пишет:
«Мы туда за этими деньгами едем, о которых он говорит?!!»
Судя по восклицательным знакам, она сим фактом крайне возмущена.
«А какая тебе разница, что там за деньги?» — отвечаю я вопросом на вопрос.
«В смысле какая?! Ты охренел? Чтобы меня потом за эти деньги убили?»
«Никто тебя не убьёт. Потому что никто не узнает, что ты взяла эти деньги. Успокойся».
Саня больше не отвечает, а лишь неодобрительно качает головой, а остаток пути напряженно таращится в окно.
Водитель всю дорогу не замолкая рассказывает сначала про своего зятя из партии, потом про дочь, и довольно долго про внука. Саня отвечает ему односложными предложениями и не особо-то и слушает. Как, впрочем, и я.
Наконец мы приезжаем на Дубовскую восемь, Саня расплачивается с таксистом, ставит ему оценку четыре, видимо, за излишнюю болтовню, таксист окидывает её недовольным взглядом, но ничего не говорит и уезжает.
— Не нравится мне все это, — тихо говорит Саня.
«А быть женщина легкого поведения тебе значит нравилось?» — иронично интересуюсь я.
— Да иди ты! Я не проститутка! — зло восклицает она. — И вообще, это эскортом зовется.
«Да пофиг мне, как оно зовется. Сути это не меняет. Ты лучше давай, шагай. Быстрее начнем, быстрее закончим».
Когда огни фар такси оказываются достаточно далеко, она начинает шагать по шоссе. Потом тихо обращается ко мне:
— С бандитами особенно с Казачинскими шутки плохи. Я слышала, что они нелюди, звери дикие. А если они узнают, что это я их деньги украла? Зря я тебя послушалась и согласилась на все это!
«Да как они узнают, что это ты?! — возмущаюсь я, потом мне вдруг приходит неприятная мысль и я спрашиваю: — Подожди, или у вас есть такие сверхлюди, которые могут подобное узнать? Типа экстрасенсы и тому подобное?»
— Вообще-то, разные есть, — качает она головой. — Но не думаю, что они будут работать с бандитами.
«Тогда мне непонятно, чего ты боишься. Я же объяснил, что, во-первых, мы все деньги брать не будем, а только столько, сколько тебе нужно на сессию. Во-вторых, ты вообще никаким боком к этому непричастна. По мне, так все идеально».
— Может, ты конечно и прав, но на душе как-то неспокойно. Тревожно, понимаешь? Тащиться посреди ночи в какой-то лес у заброшенного завода, да еще и за деньгами бандитов….
«Понимаю, что ситуация неординарная. Но переживать тебе не о чем. Ты ведь не одна. Я с тобой».
Саня молчит, потом с надеждой спрашивает:
— А ты сможешь, если что, снова использовать те свои штуки? Ну тот стремный голос, и тот жар, которым ты Рафика поджарил.
«Эти уже не смогу. Но кое-что я еще оставил про запас».
— Ты не можешь их использовать больше? Почему? А что ты еще умеешь?
Ну вот, опять начались вопросы.
«Я же тебе говорил, что ничего не могу рассказывать
