скользким. 

— Ник! — жалобно проскулила я. — Я не могу…

Хотелось одновременно и прекратить эту мучительно-сладкую ласку, и наоборот — раскрыться глубже, впустить в себя не только наглый язык, но и что-то крупнее и больше. То, что смогло бы заполнить меня и унять дрожь неудовлетворённости, от которой сводило все мышцы. 

— Сейчас, моя хорошая, сейчас, — голос Ника был таким низким, почти рычащим, что было ясно: он возбужден до предела. — Черт, какая же ты… 

Он как-то особенно удачно приласкал языком мой клитор, и я едва не взвыла от остроты ощущений. Никогда мне так сильно не хотелось разрядки, и никогда не было так страшно от интенсивности накатывающего наслаждения, которое, казалось, сейчас напалмом выжжет все нервные окончания.

— Я… сейч-час…О боже, да!

Перед глазами все вспыхнуло, и меня накрыло невозможным, почти болезненным кайфом. Я выгнулась с криком и бессильно упала обратно на пол, ощущая, как тело вздрагивает от удовольствия.

Ник, стоя передо мной на коленях, с трудом расстегнул туго натянутую ширинку и высвободил большой, напряженный до предела член. 

Повинуясь каким-то древним инстинктам, я потянулась к нему и накрыла ладонью это горячее, каменно-твердое, мужское, поражаясь, какая же нежная и гладкая там кожа и какая мощь скрывается под ней. Ник тут же положил сверху свою руку и, стиснув зубы, несколько раз провел ею по стволу, лаская себя нашими руками, а потом с хриплым, почти беззвучным стоном разрядился в свою ладонь, которую успел подставить. Мне на живот упало несколько горячих капель, и я почувствовала их непривычный терпкий запах. Запах мужского оргазма. Запах секса. 

Господи, что же мы натворили?!

Мы с Ником молча смотрели друг на друга. А потом, не сговариваясь, поднялись и стали собирать мокрые вещи, приводить в порядок себя и комнату. Все еще не говоря ни единого слова. 

— В душ иди, грейся, — бросил мне Ник, когда мы уже стояли в коридоре между нашими комнатами. — Ты вся трясешься.

Он старательно не смотрел мне в глаза. 

— Да, — пробормотала я неуклюже. — Конечно.

И мы разошлись по комнатам, так и не найдя слов для обозначения того безумия, которое вспыхнуло между нами и с которым надо было теперь как-то жить. 

Глава 14. Жар

— Эй! — голос донесся до меня как сквозь вату. — Уже час дня. У тебя все хорошо? Алиса?

Ледяная рука легла мне на лоб, и я блаженно замычала. Прохлада успокаивала, разгоняла туман, и я немного пришла в себя и приоткрыла глаза. Ник — а это точно был он — навис надо мной. Лицо у него было жутко обеспокоенным. 

— Ты как кипяток, — раздраженно сказал он. — Добегалась с мокрыми ногами? Какого хрена, мелкая? Ну вот просто — какого хрена?!

— Не кричи, — прошептала я, облизывая спекшиеся сухие губы. — Голову больно…

Мне снова стало жарко и тяжело, и этот невыносимый жар утягивал за собой, погружал внутрь, отсекая от меня весь внешний мир. 

—…даже не знаю, где тут градусник и есть ли вообще… — слышала я обрывки слов Ника, — …позвонить твоим родителям…врач…

От этого слова меня резко подкинуло, тело сжалось в ужасе:

— Не надо врачей, не надо! — зачастила я и попыталась вскочить с кровати. —  Я не хочу! Пожалуйста! Не хочу! 

— Тихо, эй, ты чего? — растерянный Ник обхватил меня за плечи, надёжно удерживая на месте. — Алиса! Я же не в больницу тебя везу. Просто на дом вызову врача, пусть тебя посмотрят…

— Нет! Не надо! Я здорова! Со мной все хорошо! 

— Твою ж мать, — с чувством произнес он. — Вот только фобий нам сейчас и не хватало. Ладно, лежи. Что-нибудь придумаем. 

— Без врачей, — прошептала я, опускаясь обратно на влажную от пота подушку. — Обещаешь?

— Обещаю, — помолчав, сказал Ник. — Ты лежи, а я пойду пока градусник поищу. И таблетки какие-нибудь, наверное. Кому звонить-то надо? Инне Петровне или твоей матери? Черт, ну почему все всегда идет через жопу, а? 

Я хотела что-то ответить на этот вопрос и даже почти придумала ответ, но сознание начало уплывать, под веками стало горячо и сухо, и я провалилась в тяжелый температурный сон. 

Когда я открыла глаза, то было ощущение, словно я белье, которое прокрутили в стиральной машине на самом сильном режиме. Тело было вялым, обескровленным и неприятно-влажным. 

В комнате был выключен свет, но совсем темно не было. Значит, уже вечер. Ничего себе я! Целый день проспала! 

Я повернула голову и увидела… Инну Петровну. Она сидела на стуле около окна и увлеченно читала что-то на телефоне. 

— З-здравствуйте, — хрипло проговорила я. Голос звучал, словно скрипучая телега, которой давно не пользовались. 

— Проснулась! — она засуетилась, подскочила и подошла к моей кровати. — Ничего не болит? Не знобит? Пить хочешь?

Я на все мотала головой, кроме последнего. Пить хотелось и даже очень. 

После того, как Инна Петровна дала мне стакан с водой, а я жадно выхлебала его до дна, в голове немного прояснилось. 

— А где Ник? — спросила я и почему-то покраснела. 

Но Инна Петровна, кажется, этого не заметила. Или сделала вид, что не заметила. 

— Спит, — охотно объяснила она. — Умаялся, вчера ночью вообще ведь не спал. Это я его уже отправила, сказала, что сама за тобой присмотрю. 

— Ночью? — я затрясла головой, ничего не понимая. — Но ведь вчера в субботу…

— Вчера было воскресенье, — аккуратно поправила меня Инна Петровна. — А сегодня понедельник. И у тебя вот только недавно спала температура. 

Ничего себе. Я что, почти два дня я валялась в бреду? И за мной ухаживал… Ник?

Получается, что да. 

Я постаралась вспомнить, что же было, но цельной картины все равно не получалось. В памяти всплывали только какие-то обрывочные картинки: 

…край стакана, который тычется мне в губы, и кислый прохладный вкус морса…

…сильные руки, которые осторожно снимают с меня липнущую к телу пижаму, меняя ее на что-то сухое, теплое, приятно пахнущее порошком…

…мягкий свет ночника и неумолимый взгляд серых глаз, под которым я покорно глотаю таблетки…

…слезы от невыносимой