Соврал староста насчет дружбы, соврал…

Три брата-акробата пошли по стопам своих отцов, а те — по стопам деда Александра. То бишь — охотниками были. Но, как и любые молодые парни, наверняка мечтали о большем, поэтому не просто белку с соболем били, да шкурки продавали.

Три брата мечтали разбогатеть.

Причем не так, чтобы сорок лет копеечку к копеечке откладывать. А так, как мечтают разбогатеть в молодости — чтоб сразу и много. Клад огромадный найти, золотую россыпь или там изумрудную шахту — вот так, никак не меньше. Бродили братья в поисках богатства по окрестной тайге, в походы вдоль океанского берега ходили, моржей бить, да проход в Китай искать…

Не получалось разбогатеть.

А потом — получилось.

Три брата куда-то исчезли из Мангазеи, чтобы через несколько лет вернуться. Один — купцом, второй — помощником брата, третий — старостой.

У Александра в голове ничего не щелкнуло, он-то о собственном отце рассказывает, а тот всегда самый лучший, а вот моя сыскная чуйка сразу насторожилась.

Как говорят на Руси: трудом праведным не наживешь палат каменных. Или, как говорили в двадцать первом веке: большие деньги можно только украсть, а заработать — только геморрой. А если учесть, что Мангазея — город торговый…

Нет, мысль о том, что три брата взяли на абордаж какой-то купеческий корабль — пираты Заполярья, блин — мне приходила, но показалась несколько абсурдной. А вот ограбить кого-то… Ограбить и прикопать в тайге. Чтобы потом, через двадцать лет, всплыло какое-нибудь фамильное кольцо одного из ограбленных, и по этому следу пришли мстить…

Вариант.

Я поспрашивал у Александра, не происходило ли чего-то интересного в Мангазее незадолго до того, как три брата сделали ноги. Но это, во-первых, было двадцать лет назад, парнишка тогда еще и не родился, а во-вторых — в Мангазее много чего интересного происходило. Вон, разгром Осетровских через несколько лет. Интересная версия, что три брата как-то продали боярский род другому боярскому роду, но малореальная — на момент резни братаны уже года два как свалили из города.

Да и кроме этого…

Кражи были, нападения на корабли и караваны, несколько кораблей вообще пропали без вести, даже английский один, ограбления тоже случались, со стрельбой и погонями. Блин, прям не Мангазея, а Чикаго двадцатых…

Ладно. С этим мы еще разберемся. Главное — это СЛЕД.

Я чувствую.

Глава 19

Зачем, думаете, мне нужно ковыряться в этих старых историях? Только из сыскного азарта? Ага, щас. Следите за рукой — я нахожу того, кто стоит за пропажами людей… и тащу его Морозовым. А там они из него пусть пытаются выбить, что он сделал с их дрессированной бесовкой. Он, разумеется, не признается — и Морозовы продолжают его пытать, удивляясь его стойкости. А я, в этом время, под маркой «Я же вам нашел супостата!» смогу провести какое-то время в Доме, остаться с ночевкой — и тихонечко обыскать его на предмет тайного скрытого прохода.

Да, признаю, дыр в этом плане больше, чем в решете, но другого у меня пока нет. Да и это еще не план — рисунок плана, так сказать. В общем — война план покажет.

Сейчас мне нужен Мангазейский Летописец.

Нет, это не человек такой, который сидит и пишет. «Летописец» — это здоровенная книга, которая ведется при воеводе специально обученными людьми и в которую записывают всё происходящее в городе и окрестностях. Хроника событий, в общем. Ведется она давно, с момента основания Мангазеи и ведется довольно подробно. Так что достаточно отлистать ее на двадцать лет назад — и прочитать подробно, что же тогда происходило, во что влезли три братца, что им аукнулось аж через два десятилетия.

Конечно, кого попало к «Летописцу» не подпускают, но, как это заведено на Руси — если нельзя, но очень надо, то можно. И занедорого.

Хотя…

Я остановился и посмотрел на клонящееся к горизонту красное солнце. Поздно уже. Завтра схожу. Домой хочу. Есть хочу. К девчонкам своим.

* * *

— А вот и наш Викешенька! — заверещала Аглашка, когда я вошел в комнату.

Причем «заверещала» — в буквальном смысле. Голос моей скоморошки изменился, стал похож на голос Дональда Дака. И еще что-то напоминал…

— Давайте его попрриветствуем!

С этими словами она развернулась… А, точно — в руках Аглашка держала красную носатую куклу-перчатку. Петрушка! Вон кого ее голос напомнил — это Петрушка так верещит на скоморошьих выступлениях, когда лупит дубинками или розгами всех, кто ему не по нраву.

— Как ты так голос коверкаешь? — поморщился я. Что-то я устал, наверное, но это верещание прямо мозги сверлит… Бесит. А срываться на девчонку я не хочу.

— А вот, — Аглашка выплюнула тряпочный рулончик… а, нет, металлические пластинки, обмотанные красной шелковой ленточкой, — Пищик. Кладешь в рот, языком к горлу прижимаешь, и петрушечьим голосом говоришь. Вот, попробуй.

Я машинально взял эту приспособу… Языком к горлу, говорите…

Пищик оказался слюнявым и теплым, но к нёбу прижался, как будто всегда там находился:

— Пррямо-таки косвенный поцеллуй поллучиллся! — запищал-заверещал я. Девчонки рассмеялись, Аглашка покраснела:

— Какой еще поцелуй?!

— Ну как же, — я выплюнул пищик и вспомнил просмотренные анимешки, — Ты трогала его губами, теперь его трогаю губами я. Получается, что наши губы косвенно соприкоснулись. Как при поцелуе.

— Дурак! — запунцовела Аглашка, — Вовсе это не поцелуй никакой!

— А еще говорят, — коварно улыбнулся я, — что через косвенный поцелуй можно узнать чужие тайные мысли…

— Дурак! Нет у меня никаких тайных мыслей!

— Это потому что, — тихо произнесла Настя, — что ты их сразу озвучиваешь. Все твои мысли мы уж знаем, и тайные и не очень.

— А я… а я… А я твои мысли тоже знаю!

Настя к этому заявлению отнеслась вполне индифферентно, зато неожиданно покраснели пухлые щечки Клавы. Видимо, у нее тоже были тайные мысли…

— А я вот не знаю. Надо проверить… — я сделал вид, что подношу пищик ко рту.

— Отдай! — Аглашка подпрыгнула, но не достала. Я спрятал пищалку в карман кафтана.

— Я потом проверю, — подмигнул я, — Вдруг узнаю, что это за очередь у вас там организована.

Тут уже покраснели сразу все. Даже… тетя Анфия?! Тетя! Ну уж от