В квартире прямо на проспекте Марсо мы проводили лучшие дни нашей совместной жизни. Гуляли, ели круассаны, ходили в парижскую оперу. Именно там я впервые убедился в необходимости своей тюрьмы. В антракте я зашел за шампанским, оставив свою даму за крошечным столиком. Очередь была существенная, я все ждал, поглядывая на ее красивые волосы поверх синего платья. Как вдруг какой-то молоденький франт с козлиной бородкой приблизился к моей жене и склонился прямо к уху. Я был готов убить его бутылкой, которую мне все никак не продавали. Но ярость пригвоздила меня к месту, и я наблюдал. Наблюдал как моя жена улыбается и качает головой. Мол, нет, я замужем сегодня. А завтра все возможно, вот вам моя ручка для поцелуя. От этой картины я опешил.

– Кто к тебе подходил? – спросил я, как только сел с бутылкой шампанского.

– Твой конкурент. Хотел познакомиться.

Она залилась смехом, отчего мне захотелось ударить ее по лицу так сильно, как бы я смог. Тварь, рыжая тварь.

Видимо мое лицо сильно изменилось, и она поняла, что переборщила. Попыталась взять меня за руку, но я тут же убрал ее. Осушил бокал, налил следующий. Домой мы вернулись в совершенном молчании. Как только дверь закрылась, я схватил ее за шею сзади и прижал к себе. От неожиданности она вскрикнула.

– Ты моя, ясно тебе? Моя! Я не собираюсь смотреть на каких-то мужиков возле тебя, – повернув к себе ее напуганное лицо, я зашипел – Если я еще раз увижу, как кто-то дотронулся до тебя, я отрублю ему руки.

Она впилась в меня своими губами со всей страстью. Эта ночь была особенной для обоих. Думаю, она поняла, что моя любовь – не шутка. Поэтому я не согласен делить ее со всеми подряд. Конечно, часть меня говорила о понимании, о том, что она старается меня понять. Но другой я нашел в этой ситуации подтверждение. Наша любовь не вечна, ничто не вечно. Через год, два, десять появится кто-то более привлекательный, ей станет скучно и она сорвется. Все срываются.

И тут мне подвернулся случай, подтвердивший, что вся сила мире на стороне моего решения. В Париже у нас задержали рейс. Сначала на час, потом на три. Василиса плохо переносила перелеты, у нее началась истерика от бесконечного ожидания. Тут же к нам подбежали соответствующие службы, проводили в медпункт. Через английского переводчика меня спросили, часто ли Василиса срывается. Я замялся на секунду, а потом пришел в восторг от такого избавления.

– К сожалению, да, у моей жены слабые нервы. Мы стараемся это не афишировать, понимаете?

Они сочувственно закивали, а я благодарно улыбнулся. Вот уж правда, судьба готовит сюрпризы, о которых не можешь и мечтать. Всю дорогу Василиса спала, я попросил не тревожить ее, она под успокоительным.

Все переживают за знакомых, пока знакомые не становятся сумасшедшими. А сделать человека сумасшедшим в глазах общества куда проще, чем кажется. Вопросов не будет, интерес угаснет. В университете все отстанут. Нужно только шаг за шагом представить ее безумие.

Улыбнувшись своим мыслям, я закрыл глаза и забылся в мечтах.

Отчего так предан пес

Наверное, каждый разрушитель считает свое разрушение личным. Ведь оно мешает мне и только. А ведь те, кто любят, не имеют выбора. И разрушаться вместе с любимым человеком кажется меньшим злом, чем навсегда его лишиться.

Такими мыслями я прошил всех наших общих знакомых. Я любил Василису, хоть она была камнем на моей шее, тянувшим меня вниз. На общих встречах, в личных разговорах, я ронял двоякие фразы о ее состоянии, намекал.

Конечно, мне бы никто не поверил. Нужны были действия, настоящие действия.

Достать наркотики несложно, особенно когда у тебя есть деньги. Я подмешивал своей жене психотропные. Понемногу, без расписания. Чаще всего ее накрывало тогда, когда меня не было рядом, а другие были. И они замечали. Они запоминали.

Мы пошли к психологу, которого ей посоветовала однокурсница. На улице расплескалась весна всеми своими красками, Москва наполнилась красками и запахами зелени. Я наслаждался прогрессом своей работы, но только наедине с собой. Рядом с женой я играл роль обеспокоенного мужчины, любящего страдальца.

Честно говоря, нет ничего унизительнее роли жертвы, которой мне приходилось быть. Куда с большим удовольствием я бы признался в причастности к смерти Вероники или того бездомного, или… Неважно!

У нее появился дневник, а в нем появились такие надписи: «Все горе собственного существования я несла на своем хребте, и никто не разделял мою ношу». И нечего добавить. И все скрылось под властью этих волн.

Неземная красота момента сводила с ума каждой линией. Она нуждалась во мне ежечасно, боялась оставаться одна. И я покинул весь мир. Чтобы служить нашей любви, ее беззащитности. И в этой свободе, и в этой стихии я видел свои следы. Это было чувство волшебства. Я его угадал.

Окружающие нас потихоньку переставали участвовать в нашей действительности. Василиса то и дело обвиняла себя, я не разубеждал. Всем вокруг я выказывал смирение. И пусть я сгорал, но это было красиво. По крайней мере для тех, для кого мы стали историей за бокалом вина. «А помнишь, тех ребят…»

Все было идеально, мне не требовалось грубости и жестокости. Василиса выполняла все мои желания. Она была послушной и уступчивой. Но временами бушевала, скандалила, что не давало мне скучать. Я был в той самой безоговорочной неге, в любви ко всему настоящему и живому. До того утра.

– Ни за что! – кричала Василиса, отказываясь от каши. – После нее меня всегда накрывает. Я не буду это есть!

– Милая, не надо так, – пытался я. Выводить ее из тумана было опасно, она могла начать анализировать. – Тебе нужно кушать.

– Так отведи меня в кофейню. Я хочу картофельные вафли с ветчиной. Ну же! – она пристально смотрела на меня. – Или у тебя проблемы с тем, чтобы я хоть иногда видела мир. А? Отвечай! У тебя проблемы?

– Нет, конечно, нет.

Мы пошли за вафлями и кофе. От напряжения меня потряхивало. Но Василиса на удивление легко себя чувствовала. Она была бодра, впервые за долгое время. Улыбалась, шутила. Все вокруг обращали внимание. Мужчины, женщины, все. Самое дорогое и ценное я всегда держал рядом. А теперь она принадлежала другим, опять.

– Дорогая, возьмем кофе с собой и прогуляемся? Раз у тебя впервые такое хорошее самочувствие?

Она согласилась, конечно.