– Конечно. Да и какая разница? Хорошо, что ты думаешь не только о своем рухнувшем браке. Справляйся с трудностями как только можешь. Это лучше, чем барахтаться в отчаянии и жалости к себе. Кстати, я бы на твоем месте так и поступил. Люблю поваляться в грязи.

Кейт задумалась:

– Думаешь, я просто подавляю свои чувства? Не стоит себя сдерживать, иначе меня ждет нервный срыв?

– Ничего ты не подавляешь. – Кузен посмотрел ей в глаза. – Ты же не считаешь, что ошиблась насчет измены Кевина?

– Не считаю. Я верю своим глазам.

– И ты не рассматриваешь вариант забыть обо всем? Иногда брак можно сохранить, несмотря на измену.

– Ни в коем случае. Я больше ни капли не доверяю ему. От брака ничего не осталось.

– Ясно, – отозвался Саймон. – С тобой все в порядке. Просто не зацикливайся на Кевине или своем замужестве. Воспользуйся этой загадкой и этим домом как замечательной возможностью отвлечься. О Кевине подумаешь, когда будешь готова. А пока давай повеселимся.

Саймон широко развел руками, указывая на пыльные сундуки.

Кейт улыбнулась, но ничего не ответила. У нее на глазах выступили слезы.

– Я не могу понять, почему Кевин изменил такой чудесной женщине, как ты, – продолжал Саймон. – Но конечно, понимаю, почему тебе следует вышвырнуть его задницу из своей жизни. Когда будешь готова, разведись с засранцем, продай городской дом и начни новую жизнь, которая – не забывай – ждет тебя в Уортоне. А если решишь отказаться от моего предложения, вернуться к Кевину и постараться спасти брак, я тоже поддержу тебя, милая. Привезешь его сюда, и мы вместе выпьем за ваше воссоединение. Торжественно обещаю не подсыпать мышьяк ему в рюмку.

– Ты подстелил мне такие мягкие подушки на случай падения. – Слезы щипали ей глаза. – Хоть понимаешь, какой ты замечательный?

– Конечно, понимаю, – рассмеялся Саймон. – Всю жизнь себя хвалю.

Он снова обнял ее, и они простояли так довольно долго.

– А теперь готова поработать? – спросил он.

Кейт смахнула слезы и указала на двери у камина:

– Куда они ведут?

– О, это самое интересное. – Саймон направился к одной из дверей. – Помнишь башенки с двух сторон дома?

– Двери ведут в башенки?

– Девять ярдов винтовых лестниц. – Саймон распахнул ближайшую дверь. – Сама посмотри. Это нечто.

Кейт последовала за Саймоном через дверной проем и поднялась по пыльной винтовой лестнице в круглое помещение с окнами со всех сторон. Даже несмотря на копившуюся десятилетиями пыль, вид открывался просто великолепный.

– При Гарри спален тут не было, – сообщил Саймон. – Бабушка часто играла здесь в детстве. Помнишь, она рассказывала?

– Да.

– Я подумываю сделать здесь роскошные апартаменты для клиентов, которые будут проводить мероприятия в бальном зале. Разумеется, придется добавить ванные комнаты и прочие удобства.

Будь Кейт и Саймон повнимательнее, они могли бы услышать крики или почувствовать боль, которые до сих пор витали здесь, хотя человек жил сто лет назад. То, что он натворил и держал в тайне, заставило его укрыться в этой комнате и горько рыдать от сожаления и отрицания – там, где никто не услышит. Такие звуки издают ду2ши в глубокой скорби, которая не проходит даже после смерти.

Но Кейт и Саймон ничего не услышали. Они были поглощены настоящим.

– Первым делом, – говорил Саймон, пока они спускались по башенной лесенке в бальный зал, – надо проверить сундуки и понять, что может пригодиться, а что нужно унести на чердак.

– Тогда приступим. – Кейт сдернула покрывало со старого деревянного сундука с медным замком.

– Он заперт? – спросила она, но после вопрос решился сам собой: небольшое усилие – и замок открылся.

Под бордовым пледом обнаружились альбомы, вырезки из газет, старые фотографии и другие памятные вещицы. Кейт присела на пол рядом с сундуком и заглянула внутрь.

– А что конкретно мы ищем? – поинтересовалась она. Если во всех сундуках столько всякой всячины, то их придется разбирать еще очень долго.

– В первую очередь семейные фотографии и другие реликвии Гаррисона и Селесты. Мы стараемся восстановить былое великолепие этого дома, подчеркнув его с помощью вещей той эпохи. Тогда гости смогут представить, каким он был в прошлом.

– Ясно. – Кейт перебирала содержимое сундука. – Ты хочешь, чтобы весь дом выглядел так же, как первый этаж.

– Именно, – ответил Саймон. – На втором этаже есть несколько снимков, старые книги и еще кое-что, но для украшения номеров и стен бального зала нужно больше. Особенно хочется найти фотографии с праздников и балов, которые устраивали Гаррисон и Селеста, но вряд ли нам так повезет.

– Кто знает? – отозвалась Кейт. – Давай поищем.

– Сразу понятно, что здесь нет того, что нам нужно. – Саймон указал на сундук перед собой. – Взгляни.

Он вытащил старую игрушку – детский телефон.

– Похоже, сделан в сороковых годах. Наверное, такими играли наши родители. Держу пари, в этом сундуке все из того времени.

– Мой сундук выглядит более многообещающе, – заметила Кейт.

Саймон прошел по залу и уселся в другом конце. Вдвоем они начали перебирать вещи предков, так много значившие для Селесты и Гаррисона, но теперь не представляющие особой ценности для Кейта и Саймона. В числе прочего нашлись крестильная младенческая рубашечка, тонкое вязаное одеяльце и крохотная серебряная чаша.

Кейт брала их в руки, разглядывая и бормоча «Ух ты, как красиво!» и «Интересно, кто это носил?». Она не знала, что когда-то Селеста тщательно убрала их в сундук, разбитая горем и с тоской в сердце.

– Гаррисон! – Вопли Селесты эхом разнеслись по огромному пустому дому посреди ветреной осенней ночи. – Она не дышит! Клементина не дышит!

Крики жены разбудили новоиспеченного отца, который в ужасе бросился к кроватке дочери-первенца. Кроватка стояла в детской – в нише рядом с хозяйской спальней, которую Саймон и Джонатан переделали в великолепную ванную с циркулярным душем и джакузи. Саймон обожал нежиться в ароматной воде, наслаждаясь бокалом вина и хорошей книгой. Он понятия не имел, что его прабабушка начала терять рассудок именно там, где теперь его спину массировали струи воды. Он говорил Кейт, что никогда не слышал посланий с того света. Но если бы он хоть раз внимательно прислушался, принимая ванну, то разобрал бы тихий плач женщины, баюкающей своего мертвого ребенка. Первенца. Клементину.

Гаррисон ворвался в комнату и застал ужасную сцену. Селеста поняла, что ее любимая дочка мертва, – конечно, она должна была это понять, но муж никак не мог убедить ее выпустить крошечное тельце. Жена сидела в детской в кресле-качалке, напевая и воркуя, с мертвым ребенком на руках.