Шрифт:
Закладка:
Едва ли когда соборные стены слышали столько искренних молений, сколько их возносилось перед образом «Торжества Богородицы» в те дни. «Перед иконою, – писал очевидец, – склонив колена, с глубокой верою, со слезами на глазах молились люди; морские и сухопутные чины, начиная с простого солдата и матроса и кончая адмиралом или генералом, повергались ниц пред этою иконою и в усердной молитве искали утешения, ободрения и помощи у Пресвятой Богородицы…»
6 августа, в праздник Преображения Господня, преосвященный Евсевий, епископ Владивостокский, в первый раз служил молебен «перед сею необычайною по своему происхождению иконою», предварив его такими словами: «И да не смущается сердце старца-воина, которому было видение, и всех, на средства и по усердию которых сооружена святая икона, что не попала она в Порт-Артур. Господь многомилостив и всесилен, и его Пречистая Матерь может оказать помощь артурцам и всем русским воинам, находясь своим изображением и во Владивостоке, а мы, жители Владивостока, возрадуемся и возвеселимся, имея у себя сию святыню…»
Но острое чувство неправильности происходящего испытывали практически все русские православные люди. В редакцию «Церковного вестника» каждодневно приходили десятки писем, вопрошавшие: куда делась икона? Весть о нахождении образа во Владивостоке мало утешила людей. Настроения их наглядно иллюстрирует письмо, направленное в те дни неким «православным военным» адмиралу Верховскому.
В нем говорилось: «Раз икона находится во Владивостоке и не дошла по назначению, она не может подавать благодатной помощи верующим в заступление Богоматери. В настоящие дни наших тяжких испытаний особенно благовременно искать помощи Небесной, и если эта помощь обещана нам при выполнении определенных условий, то нельзя же останавливаться на полпути к тому, что требуется от нас. Пусть бы икона вверена была рискованному способу доставки ее на место: если действительно было намерение Богоматери через нее явить свою чудесную помощь в Порт-Артуре, то ее образ дойдет до него. Если же не дойдет – подчинимся воле Богоматери, и на нашей душе не останется упрека за невнимание к тому, что через посредство простого моряка изрекается устами Царицы Небесной»…
После боя в Корейском проливе 1 августа под началом трех адмиралов оставалось два боеспособных крейсера – «Россия» и «Громобой». И Скрыдлов не отважился послать один из них на прорыв блокады. Будь он даже человеком действительно верующим, служебный долг обязывал мыслить категориями сугубо практическими – такими, как узлы хода, дюймы калибра и миллиметры брони. А именно в этих узлах и дюймах неприятель удерживал за собою подавляющее превосходство…
Глава 4. Горячий снег Ляояна
Маньчжурия.
Осень 1904 года – январь 1905 года
Во время очередного неудачного для Маньчжурской армии сражения, известного как бой у Саймацзы, когда был ранен несколькими шрапнельными пулями командир 2-го Восточно-Сибирского корпуса отважный Федор Эдуардович Келлер, Куропаткин, привычно опасавшийся флангового охвата, приказал войскам начать отход, который завершился для большей их части лишь в тридцати пяти – пятидесяти верстах от Ляояна.
Корпус Штакельберга и часть подразделений 4-го корпуса были оттеснены наседавшим противником к побережью Ляодунского залива и в основном сконцентрировались на участке Гайджоу – Дашицяо – Инкоу. Создалась реальная перспектива полной изоляции их от остальных наших войск и окружения: воспользовавшись возникшим у нас замешательством, японцы оседлали ЮМЖД у Хайчена, прервав железнодорожное сообщение между войсками Штакельберга и остальной армией.
В атмосфере штабов Маньчжурской армии и наместника витало ожидание неминуемой катастрофы, нависшей над Штакельбергом и его войсками. Готовился уже приказ об отступлении его от Инкоу за китайскую границу. Однако же дело удалось поправить. И в первую очередь благодаря двум ротам – саперной и пластунов, которые вместе с четырьмя усиленными пулеметными командами были переброшены миноносцами из Порт-Артура по инициативе великого князя Михаила. Он, несмотря на серьезную угрозу, в те дни нависшую над самой крепостью и портом Дальний, буквально именем своего венценосного брата заставил крепостное начальство пойти на этот дерзкий шаг.
Риск при этом был очень велик как для самих перебрасываемых из крепости в Инкоу войск, так и для контрминоносцев, на которых они шли, поскольку подорвавшийся на минах броненосец «Победа» совершенно заблокировал своим корпусом выход из Порт-Артура для крупных кораблей, и японский адмирал Того чувствовал себя чуть ли не хозяином в околоквантунских водах.
Но моряки больших истребителей, которые осуществили эту операцию, показали себя настоящими профессионалами и храбрецами. Выходя из крепости в темноте, они за две ночи счастливо и без потерь выполнили свою задачу, за что с легкой руки великого князя Михаила их кораблики и получили шутливое прозвище «Инкоуский экспресс». По аналогии с «Талиенванским экспрессом» – миноносцами, которые регулярно подвозили снабжение, пополнения и забирали раненых из блокированного Дальнего.
С артурцами в Инкоу прибыл подполковник-инженер Шошин, который был с великим князем со времени прорыва его в крепость с железнодорожным бронедивизионом и Владивостокским добровольческим полком. Алексей Петрович тотчас с великой энергией и рвением взялся за создание полевых оборонительных позиций под Инкоу в соответствии с принципами «Михаиловской обороны», на позиции эти и отошли потрепанные части генерала Штакельберга. С ходу сбить с них наши войска японцам уже не удалось.
* * *
Тем временем раздраженный последними решениями командующего, а более всего вполне вероятным интернированием корпуса Штакельберга генерал-майор Мищенко, начальствовавший над геройской Забайкальской казачьей бригадой, явился в Мукден, где он и поддержавшие его всецело генералы Оскар Казимирович Гриппенберг и Николай Платонович Зарубаев имели долгую приватную беседу с генералом Куропаткиным, приехавшим туда по вызову наместника, адмирала Алексеева.
Отголоски этого их чрезвычайно оживленного обмена мнениями, обрастая разными пикантными подробностями совсем не парламентского свойства, долго еще обсуждались всем армейским офицерством. На поверхности же остался тот факт, что они все трое – и Гриппенберг, и Мищенко с Зарубаевым – в тот же день телеграфом просили у императора отставку, были им немедля от командования отрешены и вызваны в Петербург, в Военное министерство, для дачи объяснений.
Куропаткин в кругу своих штабных, комментируя случившееся, заявил практически дословно: «Стратегия наша мною была согласована с государем, мы будем, доколе можно, беречь нашу силу, ибо она лишь прирастает, а японцам резервов скоро брать будет негде. Бросаться очертя голову на подмогу Артуру мы не станем. Это крепость обязана нам помогать, отвлекая на себя армию Ноги как можно дольше. Смутьянов же, горячих голов и прочих безответственных алармистов нам тут не надобно…»
Что и говорить, куражу это заявление командующего никому не добавило. Судя по всему, Куропаткин вполне был готов отступать
