Патриций Цельс, хоть и был человеком начитанным, брать города умел, используя лишь три вышеупомянутых метода. Он разбил лагерь, и взял город в осаду. Потом он попробовал организовать штурм, но мобилизованные крестьяне не горели желанием получить по голове топором, и вялая попытка сошла на нет сама собой. Оставался только один способ взятия вражеского города, и свои плоды принес именно он.

* * *

Двумя неделями позже

Величественный цирк был выстроен в благословенные времена императора Антонина. Теперь же он дал приют немногочисленным жителям, превратившим его в крепость. Церковь, где происходил этот разговор, была прилеплена изнутри к одной из огромных арок, ставшей ее сводами. Седой граф Клермона стоял перед епископом Сабаудом, склонив голову, как мальчишка.

— Сын мой, — заявил графу Фирмину епископ. — В городе заканчивается еда. Через пару недель мы начнем умирать с голоду.

— Они скоро уйдут, — хмуро ответил граф, который и сам не верил в то, что говорил.

— Никуда они не уйдут, — уверил его епископ Сабауд. — Можешь не надеяться. Зато теперь это город короля Сигиберта, раз его жители принесли присягу. А что это значит? Это значит, сын мой, что если Арелат возьмут, то здесь начнется сущий ад.

— Город не возьмут, — хмуро отбивался граф. — Мы сможем его удержать.

— Обязательно возьмут, — уверил его епископ. — Вы ослабеете от голода, и вас перережут, как цыплят. И нас вместе с вами. Так-то вы защищаете город, который вам доверили?

— Что ты предлагаешь, святой отец? — спросил его Фирмин.

— Вылазку сделайте. Пришли воевать, так воюйте. В поле вы их разобьете. Их даже меньше, чем вас. А патриция Цельса я знаю, он трус и пустобрех. Это его первый поход, он и воевать толком не умеет.

— Да? — Фирмин глубоко задумался.

— Да! А если вам в поле туго придется, снова в городе закроетесь, — выложил последний козырь епископ. — Ну, что ты раздумываешь? Или так и будешь за стенами сидеть, как старая баба? Тебя же собственные воины на копья взденут. Что за вождь, скажут, трусливый?

Решение было принято, и Фирмин пошел готовить вылазку. Епископ позвал доверенного слугу.

— Выйдешь ночью в лагерь патриция и скажешь ему только одно слово: «Готовься». Ты меня хорошо понял?

— И это все? — недоумевающее сказал слуга.

— Все, он поймет, — кивнул епископ.

Слуга вышел, а епископ обратился к распятию. Ему нужно было отмолить свой грех.

* * *

Все получилось очень скверно. Фирмин и Адоварий метались вдоль строя, но остановить разгром не могли. У Цельса оказалось чуть ли вдвое больше людей, чем у них, и северян теснили к стенам города. Рубка была ожесточенной, и множество ополченцев из Клермона уже пало от мечей бургундской армии. Воины Адовария, пришедшие из Рейнских земель, бились лучше, но и они несли ощутимые потери.

— Отворяй! — израненный воин молотил в ворота рукояткой меча. — Открывай ворота, сволочь!

На голову ему сбросили камень, и он упал, обливаясь кровью. Камни полетели густо, калеча и убивая воинов Сигиберта. Епископ Сабауд, который погнал горожан на стены под страхом отлучения, тоже был на стене.

— Бросайте, дети мои, камни, бросайте! Если воины нашего доброго короля возьмут город, нам тут всем не поздоровится!

Горожане-римляне и сами отлично понимали, что случится, если город возьмут озверевшие от крови франки и бургунды, а потому метали камни с удвоенным усердием. Наконец, строй воинов Сигиберта был прорван, и они побежали к реке, что протекала рядом. Рона была рекой своенравной, а противоположный берег имела или заросший камышом, или очень болотистый. Клермонцы бросили оружие и поплыли через реку на щитах, увлекаемые течением. До противоположного берега доплыла примерно половина, остальные утонули. Им еще предстояло добраться до дома, потеряв все снаряжение и коней. Им еще предстояло испытать на себе, что значит позор и презрение окружающих.

А у стен города Арелат, который, как ни в чем не бывало, открыл ворота Цельсу, перед патрицием стояли понурые вожди Сигиберта без оружия и поясов.

— Вы зачем сюда пришли? — задал Цельс совершенно бессмысленный вопрос.

— Приказ, — ответил Фирмин, глядя исподлобья. — Сам не понимаешь, что ли?

— Да, как раз понимаю, — кивнул головой патриций. — Ваши воины, что в плен попали, у меня побудут. Кого выкупят, отпущу домой. Остальные сервами станут.

— А с нами что будешь делать? — задал вопрос Адоварий. Германец был готов к смерти, и теперь стоял, гордо подняв голову.

— А вы мне без надобности, — ответил ему Цельс. — Проваливайте!

— Что, вот так вот и отпустишь? — недоверчиво спросил германец. — Даже выкуп не попросишь?

— Вот так и отпущу, — заверил его Цельс. — Мой король твоему не враг. Это все недоразумение. Думаю, два брата между собой разберутся.

* * *

Месяцем позже. Королевство Бургундия. Шалон-на Соне

Каменное здание, которое помнило еще императора Гонория, стало резиденцией бургундского короля. Каменные своды освещались небольшими окнами, а старинные фрески, что еще сохранились кое-где, осыпались и тускнели с каждым годом все больше. Подновить их было уже практически некому, да и не нужны они были никому. Немногочисленные художники теперь только церкви расписывали. А тут греховные сцены были изображены. Епископ крестился, проходя мимо, и все просил замазать эту срамоту.

А вот новой королеве, которую звали Австригильда, фрески очень нравились. Бывшая служанка, которая не могла прочесть ни строчки, часами смотрела на картины, что были на стенах, и замазывать их не давала. Ее душа была не чужда прекрасному. Она уже родила королю наследника, а потому ей позволялись небольшие вольности.

Гунтрамн после утренней молитвы принял победоносного патриция, который ожидал его в главной зале. Король был одет по обычаю своего народа, в облегающую расшитую тунику с рукавами, узкие штаны и чулки, перевитые лентами. Длинные рыжеватые косы доставали чуть ли не до пояса, украшенного золотыми чеканными бляхами. Патриций же, как римлянин, был в свободном одеянии до земли, и в плаще — сагуме.

Гунтрамн кивнул тому в качестве приветствия, и сел в резное кресло.

— Мой король, город Арелат я отбил, а войско Сигиберта прогнал, — гордо выпятив грудь, сказал патриций Цельс. — Авиньон я тоже захватил, и его жители присягнули вам.

— Ты молодец, конечно, — сказал Гунтрамн. — Подумай, что в награду хочешь. Могу золота отсыпать, а могу и земельный аллод[57] дать.

— Землю возьму, государь, — глаза патриция хищно блеснули. Еще бы, аллод можно детям передать, и его не отнимет никто.

— Авиньон я брату назад верну, — сказал король.

— Но как же так, государь… — лицо Цельса вытянулось, и на нем появилось выражение неописуемого разочарования. Хорошо хоть, что он успел обчистить местные церкви, несмотря на все вопли