Виски сделало свое дело. Быстрее, чем за двадцать минут мы стали цыганам братьями. И еще нам понадобилось столько же, чтобы уже по-свойски пить с ними чай. Мужчины, которые на первый взгляд производили на нас впечатление настоящих головорезов, на деле оказались достаточно приветливыми. Как оказалось, они были лишь полукровками и мало понимали цыганскую речь. Но двое других, включая старика и женщину, были настоящими цыганами и свободно разговаривали на своем языке. Они направлялись в сторону Уирксби, где планировали оказаться дня через три.

Хьюитт объяснил, что мы тоже путешественники, и заглянули к ним на минутку. Затем он начал рассказывать цыганские истории, а они в ответ свои, чем очень меня озадачили, потому что я не понимал практически ни слова. Позже Хьюитт объяснил, что это были в основном байки об охотниках, время от времени сдабриваемые анекдотами о том, как справиться с лошадьми. Сейчас я достаточно много знаю о цыганах, и смог бы принять участие в таком разговоре, но в то время я понимал от силы пару слов. Пока беседа неспешно лилась у костра, человек занимавшийся веревкой для шатра, не проявлял особого интереса к разговору. Он лежал, отвернувшись от огня, и курил трубку. Его кожа была намного смуглее, чем у большинства присутствующих.

Вскоре, посреди очередного длинного и, конечно, для меня непонятного рассказа старика, я поймал на себе взгляд Хьюитта. Он почти незаметно приподнял бровь и на мгновение взглянул на свою трость. Затем я увидел, что его взор был направлен к ногам смуглого мужчины. Одна нога незнакомца была перекинута через другую, подошвы его ботинок были направлены к огню. В ярком свете от пламени я увидел, что правая подошва мужчины сильно изношена и треснута, а небольшая кожаная набойка повернута и сложена вдвое, в том же месте, что и на следах в роще Рэзерби-Вуд.

Я не мог отвести глаз от этого человека в изношенных ботинках. Неужели этот жалкий бродяга – преступник и мы близки к раскрытию тайны фантастического преступления в Рэзерби? Возможно ли, что все так просто? Хьюитт продолжал беспечно болтать и шутить. Мужчина, который не разговаривал, а в основном мрачно курил, становился оживленнее и оживленнее всякий раз, когда кто-то начинал новую историю. Я пытался один или два раза присоединиться к беседе, но мои усилия не увенчались успехом, за исключением того, что я убедил этого смуглого человека предложить мне табак из его коробки. Табак был очень крепкий, и у меня чуть не закружилась голова. Взамен он попробовал мой, похвалил и с вежливостью выкурил трубку. Было заметно, что по его оценке моя смесь была дрянной и не шла ни в какое сравнение с его собственным табаком.

Вскоре человек с порванным ботинком встал и, ссутулившись, исчез в своем шатре. Далее состоялся такой разговор (перевожу):

– Вы ведь не все цыгане здесь, не так ли? – произнес Хьюитт.

– Нет, брат, мы все цыгане тут.

– Но этот точно не цыган! – и Хьюитт кивнул в сторону шатра.

– Почему нет, брат? Мы цыгане и он с нами, таким образом, он – цыган.

– О да, конечно. Но я уверен, что могу угадать из какой он страны. Скорее всего, из Румынии, да? Возможно, из Валахской ее части?

Мужчины посмотрели друг на друга.

– Ты прав, брат. Ты умнее, чем мы считали, – сказал старый цыган, – Таких, как он, называют тем[12]. Он кузнец и идет с нами, чтобы подковывать лошадей и чинить наши повозки.

Разговоры продолжались, и вскоре человек в изношенных ботинках вернулся и снова лег у огня. Затем, когда виски закончились, Хьюитт под каким-то предлогом выпросил кусок веревки у одного из мужчин, и мы покинули новых знакомых, сказав им на прощание: кушто-радис.[13]

К этому времени было почти десять часов. Мы быстро вернулись в таверну, где раньше покупали виски. Здесь Хьюитт с некоторым трудом сумел нанять экипаж, и, пока возница запрягал лошадь, он отрезал от живой изгороди пару коротких палок. Каждую из них, он разделил на две части. В итоге получилось четыре отрезка длиной около шести дюймов каждый. Затем Хьюитт соединил их попарно, каждая пара была соединена от центра к центру примерно девятью или десятью дюймами веревки, которую он принес из лагеря цыган. Сделав это, он передал мне одну пару.

– Наручники, – объяснил он, – к тому же неплохие. Смотри, как ими пользоваться.

Он обернул шнур вокруг моего запястья, схватил обе палки, как ручки и слегка повернул их. Я убедился, что такая нехитрая конструкция может причинить мучительную боль и пойманный будет абсолютно беспомощен. Это был идеальный способ удерживать жертву для похитителя.

– Для кого это? – спросил я. – Для человека с порванным ботинком?

– Да, – кивнул Хьюитт, – я думаю, мы найдем его одного около полуночи. Теперь ты знаешь, как ими пользоваться.

Было уже ровно одиннадцать, когда мы двинулись в путь. Примерно в четверти мили от цыганского лагеря Хьюитт остановил экипаж и велел извозчику ждать. Мы прошли через изгородь и направились к фургонам и шатру.

– Сверни носовой платок потуже, – прошептал Хьюитт, – В тот момент, когда я схвачу его, заткни ему рот, думаю это не вызовет затруднений. А сейчас постарайся не шуметь.

Мы затаились и ничто, кроме живой изгороди не отделяло нас от места, на котором стоял лагерь. Было около двенадцати часов, но время, казалось, тянулось бесконечно. Наконец, мы услышали движение в шатре. Через минуту перед нами стоял человек, которого мы искали. Он направился прямо к той бреши в живой изгороди, через которую мы вошли. Пригнувшись, мы стали ждать. Он появился на нашей стороне изгороди спиной к нам и пошел в противоположном от нас направлении. Мы последовали за ним.

В руке он держал что-то, похожее на большую вязанку хвороста. Похоже, у него тоже были свои секреты, как и у нас. Время от времени он останавливался и прислушивался. К счастью, луны в ночном небе не было. Раз или два он оборачивался, но заметить нас он не мог. Прямо перед нами поле уходило вниз, и под прямым углом была еще одна изгородь, ведущая к небольшому оврагу. Туда и направился этот человек, а мы последовали за ним в тени новой изгороди.

Вскоре он внезапно остановился, наклонился и бросил свой узел на землю перед собой. Присев перед ним, он достал из кармана спички, чиркнул одну, и в мгновение ока из веток зажегся огонь, от которого поднялся густой белый