Как в мире все относительно и как быстро меняется, однако!

Мы с Лешиком всю дорогу болтаем. Он мне рассказывает про кого из одноклассников что знает и вообще все новости района, я поддакиваю и хихикаю. Мой спаситель хоть и учился с двойки на тройку, но оказывается прирождённым таксистом — кого хочешь заболтает. Лучше психотерапевта работает — ответственно заявляю, потому что до дома я доезжаю совсем в другом настроении. Мне по-прежнему грустно и больно, но хотя бы не хочется с порога броситься маме на грудь с рыданиями.

Я расплачиваюсь с Лешей и толкаю калитку. Тепло заполняет всю душу — мама поливает грядки. Она поворачивается на скрип дверцы, бросает шланг и всплескивает руками:

— Риточка! — счастливо кричит на весь участок, закрывает воду и спешит ко мне, раскинув руки.

Я с удовольствием утопаю в родных объятьях и утыкаюсь маме в пышную грудь. Она у меня настоящая русская красавица: нежный румяный овал хранит былые формы без пластики, толстая русая коса доходит до пояса, выразительные синие глаза смотрят на мир с восторгом. Мамуля высокая — выше меня почти на голову. И фигуристая, да. Почти как Афродиты Вязьмина. А запах от неё такой родной, что щемит сердце.

— Мамочка, я так соскучилась! — шепчу и целую её в щеку.

— И я, моя рыбка, идём скорее в дом.

Мама отбирает у меня сумку и за руку тащит в родные стены.

Дома пахнет домом, и всё вокруг знакомое до боли в сердце. Мася трется о ноги и мурчит, как трактор — она старенькая, ей пятнадцать лет, но она у нас бодрячком. Белая шерстка всегда блестит чистотой, и мышей наша кошка ловит, как молодая. Наклоняюсь и беру любимицу на руки: глажу, целую в мокрый носик, оправдываюсь за то, что не могла приехать раньше.

Я принесла Масю домой, когда училась во втором классе, и конечно, кошка меня не забыла, она меня всегда рада видеть. Я знаю, что будет дальше: теперь она не отойдёт от меня ни на шаг и будет со мной спать. Но почему-то именно сегодня я этому рада до слез умиления. Наверное, потому что это подтверждает: я не зая! Есть те, кто меня очень любит и выделяет из серых масс.

— Голодная сильно? Мясо с картошкой греть или быстро блинов напеку, и со сметаной и ягодами поешь? — спрашивает мама из кухни.

Задумываюсь и понимаю, что ничего весь день не ела. Вообще даже не вспомнила о еде. А сейчас почувствовала страшный голод — оживаю.

— Всё буду, мам. Но по чуть-чуть, — кричу и прохожу в свою комнату.

Хочу переодеться в домашнее и поставить, наконец, телефон на зарядку.

Мы скромно с мамой живём, и дом требует хорошего ремонта. Только сейчас я ничего этого не замечаю — тут у меня своя просторная комната, и по дому не ходят чужие люди. Этот несомненный плюс начинаешь ценить, только пожив в коммуналке.

Ничего-ничего, я всё решу! Тем более теперь у нас есть деньги, и я прямо завтра займусь поиском бригады мастеров.

Ставлю телефон на зарядку и пока переодеваюсь, он оживает, подавая сигналы о пропущенных сообщениях и звонков. Беру аппарат и открываю их. Там сообщение от банка: Вязьмин перечислил обещанные полмиллиона. Сообщение от Михаила — оба заказчика завершили заказы без претензий, и бухгалтерия меня рассчитает в ближайшую зарплату. И… Голосовое от Гесса.

Накрывает дежавю, утром было почти то же самое. За исключением моего душевного состояния. Сейчас я радуюсь хорошим новостям про деньги тоже умеренно, а вот увидев сообщение Гесса, моё сердце ухает только на миг. А затем быстро возвращается на место и бьется ровно. Я откидываю телефон на кровать. Даже не буду слушать, что мне там сказал дед Мазай хренов.

Я решительна, как парашютист перед прыжком — иду в кухню, так и послушав голосовое от предателя. От запах картошки с мясом во рту скапливается слюна ещё в зале. Я буквально вбегаю в кухню и забираюсь с ногами на любимый стул у окна. Мама ставит передо мной тарелку с жарким, кладёт на её краешек ломоть ржаного хлеба и дополняет композицию блюдцем с малосольными огурчиками. Я приступаю к еде, не теряя ни минуты. Это даже вкуснее чёрной икры.

Мама выливает на сковороду тесто и поворачивается ко мне.

— Рит, что случилось? — спрашивает, делая вид, что не встревожена. — Ты как из голодного края и вся кипишь, будто к взрыву готова.

Вот как она догадалась? Как заметила? Мы виделись-то пять минут максимум, и то я очень старалась не подавать виду. Откусываю огурец и хрущу им, решая — поделиться с мамой своей печалью или нет?

— Да все хорошо, мамуль, — отвечаю, вздохнув, — даже очень. У меня теперь есть много денег. Хватит на учёбу и на ремонт. Вот только мне не понравилось их зарабатывать.

Мама ахает и роняет лопатку, которой только что перевернула блин.

— Ты не беременна?

Я давлюсь картофелиной.

— О господи, мама! Я не про то! И деньги я зарабатывала не тем местом, про которое ты подумала! — возмущаюсь подобному намеку. — Просто твое предчувствие тебя не обмануло — от этих богатеев лучше держаться подальше. Никудышные они люди.

Мама, по всей видимости, моим словам не верит, потому что продолжает гнуть свою линию:

— Риточка, но ты знай: если что, мы ребёночка обязательно поднимем и воспитаем. Помни, что мне ты можешь сказать всё.

— Я помню, мама, — угрюмо бурчу.

— А про богатеев это не предчувствие, а личный опыт, — заявляет мама как ни в чем не бывало и ставит тарелку с блинами на стол.

А за ней вазочку с перетертой клубникой и кружку чая. Я сижу, изумленно выгнув бровь.

— А ты-то когда успела с ними пообщаться?

Мне казалось, я про маму знаю всё, и с олигархами ей встречаться было негде. Она родилась и выросла в этом самом посёлке. Единственный поздний ребёнок у бабушки с дедом. К сожалению, их уже нет в живых, но это их дом. Училась мама на зоотехника в городе, в который и есть ближайшая железнодорожная станция. Мама даже в общежитии не жила — ездила туда и обратно на автобусе. А когда окончила, вообще поехала по распределению работать в