Тимур пытливо смотрел в озабоченное лицо Климента Ефремовича, ожидая пояснения последних слов, но Ворошилов, отложив карандаш, которым отчеркнул цитату, снова зашуршал газетой:

— Советую следить за всеми статьями об авиации, особенно истребительной. Без повседневной информации о состоянии авиационных дел в армиях мира нельзя считать себя всесторонне подготовленным к встрече с воздушным врагом… — И повторил вслух то, о чем только что подумал: — И новых встреч с ними не избежать…

Краткосрочный отпуск окончился, и на следующий день Тимур и Степан, как в прошлом году, вдвоем уехали в Крым.

2

Качинская зима капризна, как старая дева, — то занудливо злится, то слезы льет ручьем. Ни дня солнечной улыбки. Особенно январь неприятен — промозглые ветры, холодные дожди с мокрым снегом превращают семь аэродромов школы с твердой, с виду почти каменистой, почвой в топкое месиво. На весь месяц полеты закрывались, и курсанты налегали на теорию, попутно готовя технику к весне.

Именно в этот период январских ветров и дождей группе Коршунова взамен У-2 выделили очередной программный самолет — «уточку», как здесь любовно называли моноплан УТ-2. Техник и механик, казалось, до последней клепочки выверили и вылизали его и доложили инструктору, что самолет готов к полетам.

К этому времени вернулись отпускники. Одними из первых приехали Тимур и Степан. Выпрыгнув из автобуса на сырую гальку, они даже притопнули от радости, а Тимур широко развел плечи, всей грудью вдохнул влажный воздух и подумал вслух:.

— Соскучился… Здравствуй, Кача!

Сзади басовитым эхом отозвалось:

— Здр-р-ра… Тимур Фрунзе и Степан Микоян!

— О, Семен Рыжов! — тоже назвал по имени и фамилии старшину смежной группы Тимур. — Давно вернулся?

— Вчера. Вот хожу как пришибленный.

— Чего так? — поинтересовался Степан.

— Чего? Скоро сами узнаете.

— А все-таки?

— Новость: нашим отрядом теперь командует другой капитан.

— Как другой? — в один голос спросили друзья.

— Капитан Голубев.

Тимур вспомнил: Голубев — плечистый, низкорослый летчик — славится в школе крутым характером, курсанты его побаивались.

— А инструктора? — обеспокоился Степан.

— Вашего оставили, однако держитесь — даст нам этот Голубев прикурить, — постращал Рыжов.

Тимур развеселился:

— А мы некурящие! К тому же Голубев нашей группе не страшен: у нас есть свой Коршунов!

— Еще закурите! А ваш лейтенант Коршунов будет стоять перед капитаном Голубевым по стойке «смирно», как штык. Да и вы тоже.

На том и расстались. А вскоре пришлось задуматься над словами Рыжова: как в воду глядел он. В первое же учебное утро, когда Тимур в казарме построил свою группу на физзарядку, неизвестно откуда вывернулся новый командир отряда капитан Голубев.

— Группа, смирно! Товарищ… — начал рапортовать Тимур.

— Отставить! — оборвал его Голубев. — Вы кто?

— Старшина летной группы курсант Фрунзе!

— Почему не по форме одеты?

Тимур почувствовал, как лицо запылало. Он действительно сейчас отличался от своих товарищей: все в байковых нательных рубашках, заправленных в брюки, а он в светло-голубом спортивном свитере (привез из Москвы, подарок Екатерины Давыдовны). Мгновенно преодолев смущение, старательно подтянулся:

— Виноват, товарищ капитан. Разрешите переодеться?

— Полминуты сроку! — отмерил неумолимый капитан и кинул на свою широкую ладонь плоские часы.

Тимур побежал в спальную комнату с резвостью рекордсмена-спринтера, невесело думая: «А Семен прав — с таким закуришь!».

Но вскоре все вошло в привычную колею, и новый командир отряда не казался уже таким чрезмерно суровым и придирчивым, как в первый день. И когда из Москвы пришло письмо от Климента Ефремовича, спрашивавшего Тимура о ходе учебы, самочувствии и настроении, незамедлительно ответил:

«… Вы спрашиваете меня о настроении? На это могу ответить твердо: настроение превосходное, ибо с каждым днем становлюсь все более уверен, что с моей профессией не сравнится ни одна другая военная профессия»…

В феврале погода начала налаживаться, и учебная часть приступила к планированию тренировочных полетов, а во второй половине марта, когда поле основательно подсохло, аэродромная жизнь вошла в обычную трудовую колею — систематические полеты возобновились.

Поначалу на занятиях в группе Коршунова неизменно присутствовал командир отряда Голубев и не уставал напоминать:

— УТ-2, как никакой иной учебно-тренировочный самолет, имеет почти все летные качества боевого истребителя. Его и поднять и посадить значительно сложнее, нежели У-2: нужен точнейший расчет, а то запросто поломаешь машину. Лейтенант Коршунов, никаких поблажек!

Коршунов и в самом деле вытягивался перед невысоким Голубевым, как штык, отдавал честь и говорил: «Слушаюсь!» Подтягивались и курсанты.

Тимур со всеми наравне увлеченно отрабатывал программные упражнения на «уточке», восхищался ее чуткостью к малейшему движению руки и ног: ручка управления и рули, казалось, только и ждали прикосновения — тут не зевай, действуй мягко, расчетливо. А при посадках — почему-то только при посадках — почти всегда вспоминалось строгое наставление командира отряда, и Тимур всегда стремился быть предельно внимательным. Однако не всегда это удавалось.

Вернувшись на десятом вывозном из зоны, Тимур, как» то предписывалось, вышел на крыло и стал у кабины инструктора:

— Курсант Фрунзе полет в зону закончил. Какие будут замечания?

Коршунов к этому времени близко узнал каждого курсанта и зачастую обращался к своим питомцам на «ты».

— Взлет — в пределах нормы, выдерживание тоже провел нормально, виражи в зоне — удовлетворительно… — Лицо Тимура напряжено, при слове «удовлетворительно» слегка порозовело. — И посадка не твоя, — продолжал инструктор. — На У-2 ты обычно садился на три точки, а сейчас малость «закозлил».

— Не почувствовал, — еще гуще заливаясь краской, сказал Тимур.

— Не почувствовал? Тогда совсем плохо. Я почувствовал.

Тимур слушал и думал: «Это он выполняет наказ нашего Голубка — никаких поблажек! Ну что ж, товарищ лейтенант…» И вслух:

— Все понял, учту.

У крыла стоит встречающий Ярославский — его очередь. Но инструктор командует:

— Курсант Фрунзе, в кабину.

— Есть! — И Тимур снова в задней кабине.

— Взлетайте!

— Есть… От винта!

— Есть, от винта! — доносится недовольный голос Ярославского.

И «уточка» опять в воздухе…

В конце марта, в самый разгар качинской весны, в группе Коршунова появился майор Сидоров. Завидев его, Котомкин-Сгуров даже плечами передернул.

— Ты чего? — спросил Олег Баранцевич.

— Не видишь, что ли? Катать майора сегодня будем, а завтра…

— А ты прав, Сгурич, завтра — самостоятельные! Примета верная, коль выдвигается к нам сам помощник генерала по летной части!

В воздухе Сидоров больше молчал, чем говорил, лишь изредка бросал некоторым: «Не увлекаться!», «Крен убавить!», да кой-кому убирал газ.

… Самостоятельно на УТ-2 Тимур вылетел на следующее утро после контрольной проверки.

Первого апреля Коршунов после полетов объявил:

— Сегодня подраим нашу «уточку» тщательнее обычного — прощаемся с ней…

И опять накануне нового учебного дня в казарме появился