Шрифт:
Закладка:
Сложная ситуация сложилась с людьми. Варяги так же хотели себе заиметь ремесленников. Они на рабских рынках у сельджуков ценились очень даже, в три, а то и в пять раз дороже даже самой красивой женщины. Но я настаивал, отдавая многих иных венецианцев на откуп варягам.
Все эти споры и дележка шла без хоть какого участия властей империи. Мануил довольный тем, как разрешилась ситуация, испросил только один корабль венецианцев и то, обещал за него выкуп. А корабль был нужен для того, чтобы скопировать. Венеция уже сейчас несколько вперед ушла в кораблестроении. Это громадина всего рода являлась десантным судном, способным перевозить до пятидесяти коней и еще вместе с ними много груза и людей.
Сам же Мануил вел переговоры с генуэзцами и пизанцами. Соврал я, все же, влез василевс в процесс дележки добычи — он запретил брать, будь какой, выкуп с генуэзцев и пизанцев, а потребовал предоставить им максимальную охрану.
Понятно было, что император, правильно расценив силы своей империи, хочет предложить похожие, что были у Венеции, условия для торговли, но чтобы флоты Генуи и Пизы защитили Византию от обязательных атак со стороны Венеции. Грамотно, но дальновиднее было бы все же строить свой флот и самим включаться в торговлю. Все условия для этого есть, кроме волевого решения и грамотного исполнения.
— Венчается раба Божья… — громоподобно вещал «Мудазвон».
Господи прости! Конечно же, Музалон, но не могу я удержаться, чтобы не назвать будущего патриарха именно так. Николай Музалон прибыл с Кипра уже относительно давно и смог расположить к себе императора, который был сильно недовольным патриархом Космой. Так что понятно, что тот, кто венчает Мануила и Евдокию, и займет в скором времени патриаршую кафедру.
Я пока еще не провел переговоров с будущим патриархом, но постепенно двигать идею о признании Русской Патриархии, намерен. Думаю, что при сильном Братстве, при поддержке великого князя Изяслава Мстиславовича, будет что именно Руси предложить в обмен на признании Русской Православной Церкви. Если станем такими сильными, что сможем помочь разбить сельджуков, так василевс лично в Киев приедет и Томас на патриаршество привезет с собой.
Евдокия была прекрасна. Какая-то аура чистоты, даже святости, прости Господи, от нее исходили. Платье не было белым, как того ждало мое подсознание, оно было нежно-голубым с окантовкой из белого жемчуга.Голову, с заплетенными в замысловатую прическу волосами, украшала золотая диадема.
И не я один умилялся красоте и изяществу императрицы, слова и возгласы восхищения звучали отовсюду. Империя получала поистине красивую и, я в этом уверен, умную и добродетельную императрицу. Мануилу в этой реальности сильно больше повезло, так как Евдокия лучше, чем Берта, которая и в годах была и не сказать, что оставила серьезный след в истории. Евдокия оставит, она еще может и переплюнуть Феодору… Не дай Бог, конечно, если превратится в такую, как и упомянутая «простигосподи», но это по моральным качествам, а по деловым, так Феодора была куда как мудрее и решительнее своего мужа, Юстиниана Великого.
Венчание состоялось через неделю после того, как решился вопрос с венецианцами. Император спешил с женитьбой. Что было тому причиной, сложно понять. Может быть, даже банальная увлеченность молодого императора своей невестой. Хотя мне показалось, что он хотел быстрее избавиться от нас, русичей. Ведь после свадьбы, должно отправляться восвояси и посольство. Увидел угрозу империи? Если и так, то зря. На этом этапе развития Руси, сильная Византия нам нужна. Еще сколачивать в будущем коалицию против монголов. Да и торговля, опять же.
Вот только тут не вязалось мое отбытие домой. Задача по помощи в деле сдерживания крестоносцев, стояла остро.
Само празднование венчания было достаточно банальным. Церковь, подарки от императора толпе в виде бесплатной кормежки в течении трех дней, скачки на ипподроме с выдачей хлеба и вина. Ну и застолье. Причем на пиру императорская чета лишь появилась, собрала похвалу и ушла. Наверное, маленьких «василевсиков» строгать. Что ж, это нужное дело. Еще бы не девки рождались у Мануила, как в иной реальности, а был наследник. Зависть — жалкое дело, так что выкинуть нужно все из головы и напиться.
— Не любят нас тут, друг мой, Влад! — пробасил изрядно подпивший Ивар. — Вот сидим за вторым столом, но не за первым.
Варяг силой ударил своим серебряным кубком о столешницу, к слову, деревянную, а не из мрамора, каким был главный стол.
— Приходи, мой друг на службу ко мне, я более достойно тебя встречу, — так же несколько захмелев, сказал я не без обиды за ситуацию.
Посадить тех, кто, по сути, спас империю за второстепенный стол — это было тем, что я посчитал несправедливым. Что хотел показать этим жестом распорядитель? То, что наши заслуги не столь важны? Что это воля и мудрость императора купировала серьезную проблему с венецианцами?
Понятно, что в сложившейся ситуации личность императора все равно должна стоять на первом месте, Но что, если варяги взбунтуются? Ладно, я собирался уходить из Константинополя в ближайшее время. Ранее дал обещание василевсу поучаствовать в операции по сдерживанию крестоносцев, вот и пойду пробовать сделать это. Мало того, все мои трофейные корабли, а это пять больших венецианских транспорта и десять малых, все они, как предполагается, будут участвовать в процессе переброске крестоносного войска. Так что я еще ой как нужен империи, оттого обидно сидеть за вторым столом.
Пиршество проходило в нервозной обстановке и было не совсем приятно, что византийские вельможи, будто чурались нас с Иваром. Мол, мы грязные варвары, которые устроили побоище, а они, византийцы, так и не причем. Вот поэтому еще хотелось уйти из города.
Это такая закономерность в развитии империй, когда не закате перестают цениться решительные действия? Как можно было в начале двадцатого века ссылать убийц чиновников в Сибирь? Сатрапы! Деспоты! Да к стенке тех, кто нарушает закон. Только так поступали на заре империй. В Риме это было: и жесткие законы, суровые нравы, они двигали римлян дальше покорять народы. А после… Тьфу! Стали наемников нанимать на защиту границ. Вот и нет нынче Рима, а Византия только Божьим промыслом и устояла, сильно потеряв в могуществе.
И глядя на этих вельмож, я понимал: Византия идет к упадку. Слащавые они, ручки