находимся в том моменте, — писал он Джеймсу Оливеру — когда-то его учителю, а теперь его собеседнику, — когда нас ждет особое, неизбежное будущее. Я вижу вещи очень, очень ясно. Я чувствую вдохновение с концепцией художника. Божественное вдохновение? Не могу сказать. Но моя дорога проложена передо мной самым ясным образом». К этому он добавил, что чувствует себя так, словно «все колеса» наконец-то установлены на его жизнь. У него появилась не только профессиональная направленность, «но и смысл, который заключается в семье: жена и ребенок, ради которых можно вести войны и строить замки. Сейчас, когда я нахожусь в этом месте, я недоумеваю, как я мог выстоять раньше. Кажется, что все, что было до этого, — это бокс в темноте и бессмысленный скрежет. Теперь у меня есть дорога, по которой я должен идти, и причина, по которой я должен ее пройти. Теперь все части подходят друг к другу, и это стремление уже не слепое, а божественное, истинный, благородный и необходимый путь».[182]

Работа и семья оставались двумя его отличительными чертами до конца его дней.

Глава 12. Многое предстоит сделать

В течение 1865 и в начале 1866 года Джей проводил примерно половину своего времени, наблюдая за объединением железной дороги Трой, Салем и Ратленд, при этом поражая Уильяма Харта своими организаторскими способностями и новаторством. В ряде случаев, когда требовалась законодательная помощь из Олбани, Гулд снова связывался с адвокатом и лоббистом Гамильтоном Харрисом, который был старше его на шестнадцать лет и на которого он впервые произвел впечатление двенадцатью годами ранее, будучи мальчиком на работе на дощатой дороге в Шейкерсвилле.

Харрис обладал значительным влиянием в Олбани. Его старший брат Айра четырнадцать лет (1846–1860) служил одним из тридцати трех выборных судей, составлявших так называемый Верховный суд Нью-Йорка (на самом деле это была низшая судебная инстанция штата). Позже, в 1861 году, жители Нью-Йорка избрали Айру Харриса сенатором США по республиканскому билету. (Противниками Харриса были Уильям М. Эвартс, с которым Гулд до сих пор иногда имел дело, пытаясь урегулировать счета кожевенного завода в Гулдсборо, и газетчик Хорас Грили). Оказавшись в Вашингтоне, сенатор Харрис стал преданным и близким другом Авраама Линкольна. Дочь сенатора Клара вместе со своим женихом и сводным братом — майором Генри Р. Рэтбоуном — сидела в ложе Авраама и Мэри Линкольн в театре Форда в ночь покушения. Рэтбоун получил ножевое ранение, пытаясь помешать Буту сбежать. Что касается Гамильтона Харриса, то к 1865 году, когда Джей Гулд вновь стал членом его партии, этот выдающийся бывший окружной прокурор округа Олбани возглавлял республиканский комитет штата.

Двадцатидевятилетний парень, с которым Харрис столкнулся в 1865 году, едва ли походил на того ребенка, с которым адвокат познакомился в 1853 году. Несмотря на то что рост Гулда по-прежнему был невысок — едва достигал пяти футов, — теперь он казался старше своих лет. Возможно, чтобы компенсировать редеющие волосы, повзрослевший Джей скрывал большую часть лица за бородой и усами. Его глаза, которые вспыхивали азартом и энергией, когда он говорил о делах, в остальное время были впалыми и покрытыми мешками. Если он на что-то и жаловался, так это на усталость. Возможно, недостаток физической выносливости был следствием перенесенного им более десяти лет назад брюшного тифа. Адвокат вспомнил, что руки у его друга были совсем маленькие, почти женские, и что Гулд нервно потирал их друг о друга, обдумывая проблему или формулируя решение.

«Это небольшое упражнение, — сказал Харрис, — казалось единственной формой гиперактивности, которую его хрупкая фигура позволяла себе вне рамок его энергичного ума. Конечно, он редко жаловался на свое здоровье или очевидную усталость. Джей не хотел тратить время на разговоры на столь тривиальные темы, как его физическое самочувствие… Джей, казалось, был намерен беречь себя, беречь себя для рыночных битв. Он не терпел ни дураков, ни болтовни. Хотя его можно было заставить посмеяться над хорошо рассказанной шуткой, он не стал бы, например, терпеть долгие и бессмысленные разговоры о погоде. Неизменно вежливый с каждым, будь то подметальщик пола или командующий флотом, он, тем не менее, довольно быстро устранялся от любого взаимодействия, которое казалось ему бессмысленным. Возникало ощущение, что он не считает, что у него есть время на пустые траты, что он думает, что его часы могут быть короткими и что ему нужно многое успеть сделать».[183]

Друзья, родственники и деловые партнеры отмечали экономичность Джея: он берег свое время и способность сосредоточиться не меньше, чем доллары. «Нам нечего тратить время на тонкости», — говорил он помощнику. «Мы должны стремиться к достижению больших целей большими способами». В начале своей карьеры, во время встречи с подчиненными, которые раздражали его спорами о том, не слишком ли дерзким может быть тот или иной шаг, он настоял на том, чтобы они не отвлекались от сути дела. «Процедура, господа! Процедура! Мы не должны колебаться по поводу размеров».[184] Точно так же, как он требовал от себя быстрого и неизменного остроумия — логики, которая сразу же проникала в суть дела и не позволяла себе погрязнуть в бессмысленных деталях, — так же он уважал, восхищался и поощрял то же самое в других, высоких и низких. «Молодой Мюррей, помощник управляющего дорогой от Ратленда до Игл-Бриджа, удивил меня тем, что взял на себя смелость предложить оптовым торговцам кукурузой в сезон ограниченные скидки на перевозку», — писал Гулд Харту в сентябре 1865 года. «Таким образом, мы внезапно становимся конкурентоспособными с вагоновожатыми, и пустующие мощности используются. Каждый уцененный доллар — чистая прибыль. На это Рождество для мистера Мюррея будет что-то особенное, и мы сделаем себе одолжение, если будем иметь его в виду для других дел».

Способности Гулда как разведчика предпринимательских талантов, отбирающего прирожденных лидеров среди прирожденных лидеров, новаторов среди трутней, сыграли большую роль в создании его состояния. Со временем он окружил себя целым рядом лейтенантов, у которых было мало общего, кроме стремления, ума, изобретательности и скромного происхождения. «Лучшие школы редко производят лучших людей», — писал он. «Школа улицы, похоже, преподает самые важные уроки тем, кто способен их усвоить».[185] Гамильтон Харрис вырос на ферме в ста милях к западу от Роксбери, в нью-йоркском округе Кортланд. Со временем в ближний круг Гулда вошли также бывший вермонтский торговец, итальянский иммигрант, единственным формальным образованием которого была работа рубщиком на квадратных буксирах, и бывший бакалейщик из верхнего штата Нью-Йорка. Естественными друзьями и союзниками Гулда всегда были люди, сделавшие