в целом небольшие, в рамках служебных полномочий полковника. Он бы вообще мог не говорить о них, если бы (а-а, чего уж там!) не моя возросшая значимость. Но на неформальный подход он все-таки обратил внимание — не по званию обратился к Красильникову, а по имени — отчеству.

Тот на это кивнул, мол понял, согласился с Назаровым с его словами, а потом уже формально распорядился:

— И, значит так: присягу сегодня до обеда, — он мельком посмотрел часы, поморщился — времени уже оставалось в обрез — но продолжил: — принять. И роты, и обязательно Ломаева. Сдвиньте немного обед, старослужащие поймут, новобранцы вообще не обратят внимания. Я постараюсь потянуть время, если смогу, конечно. Кто ведь еще прилетит. А так, оптимально, Ломаев должен сегодня встретить нас с московским гостем уже после присяги и с каким-нибудь званием, хотя бы ефрейтора. Понятно, товарищи?

Мы дружно ответили, что так точно. А потом разбежались — на Красильникове был важный московский гость — ревизор. А ведь и обычные обязанности с него никто не снимал. Ну а мы пошли опять к месту торжественной присяги — кто куда в соответствии с должностями и званиями — я в строй новобранцам, Назаров — перед строем.

На короткое время дороги я еще успел спросить у начальника учебного центра, кто такой Красильников. Назаров откровенно рассмеялся, но ответил неожиданно для меня:

— Первый заместитель начальника штаба ГСВГ, салага, пора бы уж знать, сколько уже служишь!

Я немного обиделся на него. Как для него, так только неделя, а как мне, так уже сколько служишь. Что же теперь, новобранец — не человек совсем?

А на плацу оказалось, что не только мы суетимся. К нашему появлению заместитель Назарова по строевой службе майор Седельников и комроты капитан Гришин приняли присягу уже у десяти человек. Не спят товарищи!

Подождали, пока окажется небольшая пауза, встали: Назаров на место Седельникова, я, с разрешения Малова, в строй роты. Старшина, похоже, стал догадываться о моей быстрой карьере, уже не шпынял понапрасну. Или ему сейчас не до этого, а позже он свое догонит и даст по моей многогрешной шее?

Встал, немного освоился, посмотрел, как принимают присягу. Технически ничего сложного, другое дело, морально давит и понимаешь, что есть и юридическая подоплека. Ведь, что не говори, но принимаешь ты присягу (просто текст), а когда нарушаешь, то совершаешь преступление. Интересно, а почему Борьку Ельцина не наказали, он ведь не просто изменил государству, он его совсем разрушил!

Но меня остановили в моем строгом размышлении. Полковник Назаров, отпустив еще одного солдата, что-то негромко сказал капитану Гришину, а тот уже громко объявил:

— Рядовой Ломаев, прийти к месту принятия присяги!

Вот ведь не торопится ему! Пробурчал про себя, а сам уже четко прошел из строя к столу, где был большая книга с текстом — присяга (выписка из Конституции СССР), еще ряд формальных и неформальных документов.

Вообще, старослужащие говорили, что каждый год новобранцы заучивали этот сравнительно небольшой текст. Но в этом году все куда-то торопились, и офицеры неформально разрешили не учить, а просто торжественно прочитать текст.

Что же, я готов! Взял книгу, прочитал присягу громко, с чувством, с толком:

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю Присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество, и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.

Эх, какой был народ и какое было государство. Все ведь потом развалил в угоду Западу и нашим дерьмократам! И уже сурово дочитал, как предупредил:

— Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооружённых Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа.

Проговорил это и решил, что нет, чтобы и как бы они не думали, а я смотреть второй раз на развал страны не буду!

Глава 13

Зачитал присягу, принял ее вдруг так взволнованно, на подъеме, словно я уже и не семидесятилетний старик — гражданин двух стран, двух государств, хоть все это одно и то же. Потом хотел уйти, как положено, но Назаров остановил.

— Подожди, — мягко, но назидательно сказал он: — а звание получать кто будет? Ты тут сторона весьма скромная, но обязательная, без тебя не положено вручать.

Ай ты и дура… социально невоспитанный человек, — выругался я про себя, — точно ведь, Красильников им приказал получить Ломаеву хоть следующее невысокое звание. Им, то есть и ему. И Викентий Александрович прав — он хоть и никто, но без него не получить.

Точка зрения уважаемого аксакала (так, кажется?) была понятна и мне, сугубо еще штатскому существу — молодой и зеленый солдатик в качестве специалиста будет подозрительным, ведь любой опытный эксперт, прежде всего, человек взрослый. Но уже ефрейтор покажется гораздо старше, ведь он учился теоретически и вызревал на практике. В любом случае, московский гость не станет подозревать, что ему подбросили салагу абы как.

Я вытянулся рядом с начальником учебного центра, а этот п… ну пусть будет профессионал, хотя я предполагал нечто другое, вместо того, чтобы скупо и лапидарно сказать, что именуемый имярек получил звание ефрейтора за отличную учебу и моральный облик, разразился вдруг целой педагогической речью.

Дескать, в нашей Советской Армии любой солдат, после того, как становится полноценным военным, может получить отличие за хорошую воинскую учебу и выдающие успехи. И т.д. и т.п., так минут на двадцать, не меньше.

Болтун оказался, право слово, настоящий профессор педагогики. Он бы еще стрекотал, не думая о бедных солдатских ноженьках, но ему и самому было совершенно некогда. И это я не придумал из недавнего разговора. Просто он так часто смотрел на наручные часы на своей руке, что не только мне это было понятно.

Наконец, он дошел до окончания долгого спича (аж сам устал бедолага), подозвал меня, торжественно опять же вручил мне погоны ефрейтора. Рота, что новобранцы, что заматеревшие