Шрифт:
Закладка:
Гораздо более интереса — конечно, сравнительно, — представляют самостоятельно составленные Руфином, по подражанию Евсевию, последние две книги его истории: 10 и 11. В них изложена история церкви за довольно длинный период времени — почти от начала арианства, т. е. 20-го царствования Константина Великого до смерти Феодосия Великого, или от 324 до 395 года.
Метод церковно-исторического построения, насколько он высказался в 10 и 11 книгах Руфина, не представляет нового. Руфин до мелочей послушно идет по той дороге, которая проложена авторитетным Евсевием. У Руфина, как и у Евсевия, рассказ о внешних событиях господствует над рассказом о внутренних, он так же следит за преемством епископов в важнейших церквах, посвящая этому вопросу отдельные главы, он так же, как и Евсевий (в «Жизни Константина») подробно говорит о разрушении языческих храмов, в особенности Феодосием Великим; и наконец Руфин, как Евсевий, имеет в своей истории религиозного героя. Чем был для Евсевия Константин, тем делается для Руфина Феодосий Великий: он в самых светлых красках описывает добродетели и религиозность этого государя[125]. Феодосий, по его рассказу, в некоторых случаях, как и Константин у Евсевия, руководится откровениями, передаваемыми ему чрез богобоязненных людей (от монаха Иоанна)[126]; война и победа Феодосия над узурпатором императорской власти Евгением напоминают собою в рассказе Руфина войну и победу Константина над Ликинием, как это рассказано Евсевием[127].
Таков прием Руфина, как историка. В этом отношении трудно находить у него что-либо новое в сравнении с Евсевием. Но это не лишает значения историю Руфина. По своему содержанию она остается полезным пособием для историка, тем более, что она обнимает довольно длинный период церковной жизни от средины царствования Константина до смерти Феодосия, период никем раньше Руфина не описанный.
В самом описании царствования Константина у Руфина есть особенности, на которых стоит остановиться вниманием. Ибо, многое, что касается эпохи Константина и церковных событий этого царствования, Руфин передает иначе или полнее, чем как делает это Евсевий в его «Жизни Константина». И эти разности от Евсевия нередко служат положительно к выгоде науки. Руфин много лучше Евсевия, когда латинский историк говорит об Арие и арианстве. Евсевий частью как сам человек арианствующий, частью как выспренний панегирист эпохи Константина, хотел, сколько можно, уменьшить в своем повествовании значении раздоров арианских; Руфин, напротив, рассказывает дело беспристрастнее. Евсевий не дает никаких данных для характеристики Ария, умалчивает о сущности его учения и все происхождение воззрений арианских низводит к зависти, проникшей в недра церкви и поссорившей епископов, — под предлогом догматов (Ж. К. II, 61). Очевидно, подобный рассказ Евсевия нимало не разъясняет дела. Иначе у Руфина: в немногих словах этот историк дает большее понятие об Арие, чем Евсевий на многих широковещательных страницах, посвященных эпохе арианства[128]. Далее, нисколько не умаляя достоинства отцов собора Никейского, Руфин передает повесть о том, как епископы эти, имея взаимные распри, обращались к Константину со многими жалобами и просьбами и как потом Константин, собрав всех епископов к себе, сжег их жалобные друг на друга грамоты[129]. Далее Евсевий не дает данных для суждения о том, что происходило на соборе Никейском, не сообщает сведений о том, как и при каких условиях низвержен на соборе Арий. Прикрываясь громкими фразами по отношению к этому предмету, он говорит только, что «сначала сделано было с той и другой стороны множество возражений», но что потом царь без затруднения «согласил мнения всех касательно спорных предметов» (Ж. К. III, 13). Совершенно в другом свете представляется дело у Руфина: он ясно отличает на соборе партию Ария и сторонников православия, дает определенно знать, кто именно поддерживал сторону еретика, указывает, что только после многих и долгих споров, выяснилась истина, что не все пришли к единению, а именно, 17 епископов до последней крайности защищали Ария и если большинство из них (11) и отступились после, то только по виду, а не на самом деле[130] и проч. Вообще история первоначального арианства у рассматриваемого историка принимает совсем другой вид, чем у Евсевия[131]. Руфин здесь был правдивее и достовернее Евсевия, как свидетельствует об этом доверие, с каким принято было сказание Руфина продолжателями Евсевия по части Греческой историографии. — У Руфина находим новую по сравнении с Евсевием редакцию рассказа о том, что обретено было в царствование Константина при раскопках места, где по преданию была пещера гроба Господня[132]. Разница в этих рассказах так велика, что возникает в науке вопрос, как сложилось сказание Руфина, но точного ответа на этот вопрос еще не дано[133].
Таким образом мы видим, что Руфин, излагая историю царствования Константина в церковном отношении, некоторые из рассказанных Евсевием фактов передает иначе по сравнению с предшественником. В подобных случаях исследователи и древние и новые поставляются в необходимость советоваться с латинским историком при изучении эпохи Константина. И это тем более, что у Руфина находится не мало и таких фактов из того же царствования, о которых совсем не говорит Евсевий. В этом случае Руфин является писателем-пополнителем в отношении к историческим трудам Евсевия. Таковы рассказы его о философе и диалектике посрамленном отцами Никейскими и обращенном в христианство, о епископе Спиридоне, бывшем на Никейском соборе, о смерти Ария, об обращении в христианство Иберийцев (Грузии) и Индийцев (Индостана)[134]. Все эти факты получили большое значение в позднейшей историографии.
Что касается исторического повествования Руфина о церковных событиях из времен от смерти Константина до смерти Феодосия Великого, то с одной стороны, оно заслуживает полного внимания в науке (так как об этих событиях он повествует первый из церковных историков); но с другой стороны показания его не очень авторитетны, данные его шатки. В этом последнем отношении можно указать на следующее: во-первых наукою доказано, как много ошибок вкралось в его историю; так по Руфину смерть Ария случилась не при Константине, как действительно было, а при Констанции[135]; собор Тирский, осудивший Афанасия Великого, по
