он показался ей подозрительным. Он был слишком красив. Такой мужик может выйти из отеля на улицу — и любая из так называемых честных девушек, которые любят гулять возле отеля, будет к его услугам. Она, однако, не исключала, что этот тип предпочитает проституток.

— Надолго? — спросила она на слабом немецком.

— Два-три часа…

Девушка кивнула головой.

— Я скажу своей подружке и сейчас же к вам приду. Какая у вас комната?

— Я подожду здесь, — пожал он плечами.

Он не хотел называть свой номер. Перед тем как пойти к Марыну, она могла спросить о нем в регистратуре и узнать, что он не иностранец.

Она кивнула и вернулась в зал для танцев. С собой у нее была только пестрая косметичка — как у каждой проститутки. Никаких сумочек и документов. В косметичке пачка презервативов, помада, карандаш для бровей, платочек, какие-нибудь пустяковины, зажигалка, сигареты.

Скоро она вернулась, и Марын снова почувствовал в ней недоверие.

— Может, сначала чего-нибудь выпьем? — предложила она.

— Это можно сделать у меня, — ответил он. Когда они шли по коридору, она спросила:

— Ты надолго приехал?

— Видно будет, — сказал он. — А ты что? Работаешь на полицию?

Она притворилась обиженной. Не ответила ни слова, он же, открывая дверь и пропуская ее в комнату, с удовлетворением констатировал, что не потерял профессиональных навыков: польские газеты, которые читал, перед выходом он старательно сложил и спрятал в ящик стола. Нигде не было ни одной мелочи, которая ей или кому-нибудь другому могла бы хоть что-то сообщить о человеке, живущем в этом номере.

— Мне хочется выпить, — заявила она, остановившись посреди комнаты.

— Я не пью, — зевнул он.

— Но я пью.

— Вода в кране. А стакан в ванной.

— Я беру вперед. Давай бабки, — сказала она грубо.

Марын перестал улыбаться. Тогда она направилась к дверям.

— Подожди, — сказал он и полез за портмоне. Вытащил из него пачку марок и бросил на письменный столик.

Она вернулась, пересчитала деньги и хотела спрятать их в косметичку, но неожиданно запястье той руки, в которой она держала деньги, оказалось в железных пальцах Марына.

— Сначала покажи, что ты умеешь.

— Ты маловато даешь, — заявила она.

— Он вынул из кармана сигареты, подвинул пачку к ней.

— Если тебе мало, можешь идти…

Она приняла сигарету, подождала, пока он даст прикурить. Потом уселась на стульчике возле письменного стола, косметичку положила возле пачки денег. Из косметички вынула заграничный презерватив.

— Откуда ты знаешь, что я предпочитаю с резинкой? — спросил он.

— Такие, как ты, всегда хотят с резинкой. Боятся заразиться. — В первый раз она улыбнулась. — Ты не мог бы говорить по-английски? По-английски я говорю немного лучше.

— Я не знаю английского.

В самом деле, по-немецки она говорила слабо. Преимущественно существительными. Его немецкий тоже не был безупречным, но она этого и так не могла заметить.

— Подожди минуту. — Она похлопала Марына по плечу, погасила недокуренную сигарету и пошла в ванную. Марын подождал, пока раздастся шум воды и плеск, залез в косметичку и по профессиональной привычке проверил ее содержимое. Там был блокнотик. В другой стране он бы его забрал. Иво Бундер утверждал, что нет лучшего чтения, чем блокнотики дорогих проституток. Но эта не была дорогой, и ее блокнотик тоже не мог ни для чего пригодиться.

Когда она пришла, он голый лежал на одеяле, курил сигарету и смотрел в потолок.

— Ляг на живот, распусти волосы по плечам, — велел он ей.

Она послушно сделала так, как он хотел. Спину она почти полностью закрыла светлыми волосами. Он подумал, что она будет напоминать ему Эрику, которую он жаждал. Но не почувствовал у себя ни капли возбуждения.

— Ты веришь в настоящую любовь? — спросил он.

— Ну конечно, — буркнула она.

— Но я имею в виду чистую любовь.

— Если женщина подмоется, то и будет чистая.

Он подумал, что она его не поняла, потому что плохо знает немецкий.

— Я хотел сказать: веришь ли ты в такую любовь, когда женщина идет за мужчиной даже на край света. Даже тогда, когда не может рассчитывать на то, что ее возлюбленный сможет ее трахать.

— Не понимаю.

— Ты никогда не слышала о том, как когда-то, в давние времена, людей отправляли в изгнание? За мужчинами шли женщины и могли их видеть только по дороге на работу в лес. Они оставались им верными. Любили их.

Она спросила:

— Мы будем с тобой разговаривать или трахаться?

Она сказала ему вульгарное «*****», что значило, что она уже не раз имела дело с немцами.

— Тебе не хочется, — сказала она. — Это бывает с дороги. Ее заинтересовала повязка на его руке.

— Что у тебя с рукой?

— Собака меня укусила.

— Бешеная?

— Да.

— Ведь и ты взбесишься.

— Наверняка.

Он погасил ночник, и они лежали в темноте рядом. В эту минуту как приговор себе он принял к сведению то, что он не вернется к своей работе, потому что стал слишком нервозным. Когда объявится этот Роберт, он скажет ему, что они должны дать ему еще немного времени. Он вернется в лес, к Хорсту Соботе, к Кулеше и Веронике. Он вспомнил, как Будрыс и Вздренга держали Веронику, халат ее распахнулся, она вырывалась, прижимая локтями большие груди, выгибая живот. Он представил себе, что это он смотрит в ее бешеные от ненависти глаза, — и внезапно почувствовал возбуждение. Таких глаз никогда не было у Эрики. Это странно, ему не нравилась эта девушка, он не жаждал ее тела, но хотел, чтобы ее глаза на него, на Марына, смотрели именно с такой ненавистью. Чтобы она вырывалась, отталкивала его. Ему казалось, что он входит в Веронику, глядя в ее невидящие глаза. Он велел девушке повернуться к нему спиной, потому что не хотел видеть ее лица. Вошел в нее на короткий миг — и уже лежал рядом, успокаивая сильно колотящееся сердце.

— Хорошо у тебя получилось, — сказала она в темноте, ласково поглаживая его по слегка поросшей волосами груди. Она, видимо, была благодарна ему, что это было так коротко. Он тоже был ей благодарен. Столько времени у него не было женщины, а однако все произошло как следует. Он переломил себя. Потом вернется навык, привычка.

Ощущение счастья распирало до такой степени, что из другого отделения портмоне он вынул несколько долларов и добавил проститутке. А потом велел ей уйти. Он переживал свое счастье осторожно, постепенно, как гурман изысканное блюдо, к которому привык, но которого давно не ел.

После полуночи зазвонил телефон.

— Говорит Роберт. У меня к тебе вопрос…

— Слушаю.

— Сколько папок забрал