церквам Франции и Италии, и часто не упоминают даже по имени церковь, из которой они были взяты. Нахлынувшее в византийскую столицу западное духовенство выказало себя с наиболее варварской стороны: его занимали лишь материальные хищения всякого рода и отчасти некоторые попытки слияния двух церквей. Хаос возрастал от постоянных войн, от двухлетней осады 1236 – 7 годов, от раздоров. В какое положение должны были прийти большинство драгоценных памятников, можно видеть напр. из рассказа о церкви Иоанна Богослова в Гебдомоне, обращенной в овечий загон, – рассказа, дошедшего до нас лишь потому, что солдаты Палеолога нашли в развалинах церкви останки Василия Болгаробойцы[150]. Обратное завоевание столицы Греками в 1261 г. подтвердило явно, насколько столица пострадала за 58 лет.

Целое исследование потребовалось бы, таким образом, чтобы представить в подробностях ту картину опустошения и разорения столицы, которую нашел при своем вступлении греческий император, немедленно занявшийся исправлением стен и восстановлением полуразрушенных церквей и монастырей. Несомненно, однако, что далеко немногие из них и могли быть восстановлены, и так как позднейшая Византия не имела уже ни силы, ни средств на то, чтобы приблизиться к прежнему великолепию столицы, то понятно, что ограничились исправлением именно тех памятников, которые наименее пострадали. С точки зрения, этой догадки становится любопытным и тот материал о церквах, который представляют официальные акты, собранные в известном сочинении Риана[151] за время латинского завоевания. В самом деле, вслед за паломником Антония, перечисляющим 75 церквей и монастырей в самом Царьграде и 22 в Пере и Галате, эти акты упоминают только 14 церквей и 6 монастырей. Из них известны: церковь Софии, Варвары, Марии Влахернской, Theotokos (Лива), Апостолов, Марка близ Софии, Виктора у Золотых ворот; монастыри: Пантепопта, Пантократора, Богородицы Панахранты, Пятницы, Маманта, Перивлепта. Упоминаемые в актах церкви Maria de Cinctura (Халькопратийская?) и Maria Panhymnites, также Maria Misericordiae[152] и Maria Formosa не могут быть определены ближе; напротив, церковь Марии Магдалины[153] есть, по всей вероятности, церковь во имя Лазаря, в которой Львом Философом положены мощи Святой. Наконец, в письме доминиканца Петра Пало называется какой – то монастырь Богородицы Психосостры (душеспасительницы) в квартале Гелл[154], переименованный латинянами в м – рь Даниила по месту происхождения венецианского приора, над этим монастырем поставленного.

Если сведения о церквах и монастырях у западных хроникеров так скудны, то и известия Греков не более обильны. Кроме общих заметок у Пахимера и Никифора Григоры о печальном виде константинопольских руин, разорении монастырей, и таких же общих замечаний об энергическом исправлении Михаилом на свои собственные средства церквей, стен и башен, мы знаем не более двух трех фактов. Сам император восстановил монастырь Перивлепты, в котором и были исполнены мозаикою изображения царской семьи, а жена Михаила – древнюю церковь Ап. Андрея. Мы не знаем даже, был ли основанный в это время, по Пахимеру (кн. X, гл. 12), монастырь Палеологов новым зданием, или это новое имя только что упомянутого монастыря Богородицы Перивлепты: патриарх Арсений основал на Босфоре монастырек Пасхазия, Ник. IV, I; Феодора, мать Андроника Младшего, перестроила заново монастырь Лива (Богородицы), по Ник. Григоре IX, 14. И, наконец, этот последний хроникер занес в свою летопись только следующие монастыри: св. Василия, Хора, Космидион Кириотиссы, Одигитрии, Лива, Манганский, Néea (известная Царская церковь или монастырь ennéea tagméatwn, сокращено Néea)[155], Панахранты, Пантократора, Перивлепты и Студийский[156].

С конца ХIII-го века мы уже и вовсе ничего не слышим о каких-либо новых постройках: единственное исключение составляет перестройка, впрочем, довольно убогая, монастыря Хора, совершенная Ф. Метохитом при Андронике II и Михаиле. Жизнь столицы, более и более стесняемой, видимо, потухает. В монастырях еще существуют прежние производства, и в Византию еще съезжаются послы, епископы и монахи, чтобы сделать свои запасы риз, сосудов, образов для России и Востока, но производства эти имеют характер грубого ремесла и не подымаются до художественного состояния, за отсутствием потребности. Византийцы еще похваляются своей манией к постройкам, но они ведутся или крайне небрежно, или даже на счет других полуразрушенных памятников. Позднейшие реставрации приморских стен и до сих пор служат живым свидетельством того, что Византия стала жить уже на счет прежнего своего величия и богатства: мраморные колонны десятками закладываются в фундаменты башен, за неимением свежих тесанных камней. Пожар 1290 г. (Пахимера, кн. II, гл. 25) истребляет все кругом форума Константина, но горожане выстраивают квартал заново, чтобы не огорчить отсутствующего императора: современные постройки на пожарищах Стамбула дают нам, однако, ясное понятие о том, как это делалось и до Турок. Андроник III в короткое время своего царствования прославился между Палеологами своей любовью к постройкам, но это были исключительно крепости, форты и стены в пределах еще уцелевшей Империи. Ровно столетие спустя после возобновления стен столицы, а также в 1391 году, когда имп. Иоанн Палеолог предпринял вновь укрепление тех же стен и, как известно, сложил из старого мрамора (монастырь 40 мучеников был разобран для доставки материала) две башни нынешних Золотых ворот, и прикрывая отчасти свои намерения этими украшениями, пытался продолжать укрепление далее, султан Баязет погрозил императору ослепить его сына, если он не прекратит исправление стен.

Что византийское государство и его столица уже заживо распадались за столетие перед взятием ее, чувствовалось самими Греками, и ясным свидетельством того служат слова Никифора Григоры, заключающие собою (кн. XI, гл. 11-я) царствование Андроника III († 1341 г.). «Проницательные люди его времени легко предвидели падение порядка вещей и разрушение Империи, ибо всем бросалось в глаза, что императорские дворцы и палаты знатных лежали в разрушении и служили отхожими местами для мимоходящих и клоаками; равно и величавые здания патриархата, окружавшие великий храм св. Софии, и сами служившие ей украшением, так как были делом древних архитекторов (to_v préwtoiv dhmiopgo_v) и других, хотя последующего времени, но умевших строить также хорошо, как в древности, были разрушены или вовсе истреблены». Одно к одному, и призыв Никифора к церквам Трапезунта и Кипра, и правда, им сказанная о столице, кончились для самого историка печально: его заключили, как известно, в монастырь Хора, грозились сжечь его сочинения и его самого лишить христианского погребения. Исторические факты подтверждают его слова: в 1346 г. восточная часть Софии, т. е. ее абсиды обрушилась, никто не думал исправлять, и Кантакузену пришлось в следующем году венчаться во Влахернской церкви. Стефан Новгородец, посетивший

Константинополь около этого времени в патриаршество Исидора[157], ничего не говорит об этом разрушении: вероятно, восточная часть