явно свои таланты.

— Ты… знал Эйвана?

Глупый вопрос, разочарование промелькнуло во взгляде мужчины, и то, о чем он говорил, невольно обожгло мою совесть, хотя я постаралась сделать вид, что не понимала смысла сказанных слов. Вот только… понимала… Я видела в Эйване не столько родителя, сколько человека, которым восхищалась, которого любила. Который бы смог восхищаться и мной, полюбить… но не как дочь или падчерицу.

— …видеть в нем его.

— Что?

Заметив мою растерянность и невнимательность, мужчина закатил глаза и раздосадовано покачал головой.

— Тот рыжеволосы генерал, ты пытаешься увидеть в нем Эйвана Роше, ассоциируешь его с ним, пытаешься увидеть его. Боже, а они ведь действительно похожи.

— Кто ты, черт возьми, такой? — Меня порядком утомили самодовольные монологи и рассуждения мужчины, но чем больше он говорил, тем сильнее я начинала нервничать.

Сит несколько озадаченно оглянул меня, сидящую на одном колене, словно кошку, готовящуюся прыгнуть в любой миг.

— Твоя мать тебе не рассказывала обо мне?.. Хотя, не отвечай, конечно, не рассказывала, — ответил на свой вопрос собеседник, раздраженно фыркнув. — Соврала для простоты, будто бы я погиб героем… кем я стал в твоем понимании? Пилотом?

Если подумать, что сознание — огромный часовой механизм, то в данный момент я готова поклясться, что услышала звон слетающего с оси винтика, как лопается тонкая пружина. По рукам пробежала легкаяя дрожь, желудок скрутило в узел, но самое ужасное заключалось в том, что я не испугалась и не удивилась. Будто долгие годы подозревала о сокрытии правды, вспоминая, как мама с тоскливым и печальным видом рассказывала о моем биологическом отце — пилоте, погибшем в сражении. Меня беспокоил ее грустный взгляд — пусть я и списывала его на тоску об умершем муже, однако с озадаченностью улавливала в нем проблеск облегчения. Теперь понятно, почему.

— Это многое объясняет. — Несколько мрачно отозвалась я, найдя логическое объяснение, почему именно мне показал видения незнакомый голос, а не более сильным форсъюзерам.

Моя реакция неожиданно развеселила сита, он явно ожидал истерики, отрицания, элементарного вопроса или вспышки гнева, но никак не пассивного смирения. Его поведение постепенно начинало меня злить.

— Раз ты мой отец, то какого черта делаешь здесь? — Поднявшись с пола, я вынудила своим вопросом умолкнуть мужчину и сосредоточить на мне внимание. — Догадываюсь, что ты уже не во плоти, но… как тебя сюда занесло?

— По той же причине, по которой и ты оказалась здесь.

— Тоже шепотки надоедали? — Не уверена, одобрил ли мою дерзость сит или нет, но явно прекратил улыбаться. Напряжение опустилось тенью на его лицо, красные линии татуировок в действительности напоминали кровь, только не мужчины, а убитых им врагов.

— Всех форсъюзеров, так или иначе, тянет к местам Силы. Коррабан — один из мощнейших источников, но у меня не было времени, чтобы отправиться познавать его мощь, поскольку… тогда были проблемы посерьезнее. Тогда погиб Император.

Он выдержал паузу, полагая, что у меня возникнут вопросы, но я молчаливо ожидала, что последует дальше.

— Тогда я был еще мальчишкой, и знал, что мне не выжить, Темная Сторона уничтожит такого сопляка, как я. Я был одним из последних Инквизиторов Императора, и знал, что для поддержания сил Империи понадобятся сильные бойцы, а не такие… как я в тот момент. Алайя меня поддержала.

— Мама?..

— Сначала эта чертова тварь меня подстрекала, говорила, что мы будем вселять страх и трепет, но едва я стал делать успехи, обретать мощь…

— Мы? — Перебив мужчину, я в растерянности уставилась на него широко распахнутыми глазами, и столь яркая реакция развеселила его.

— Да, мы, Вэйдис. Но нет — отвечая на твой вопрос — Алайя не была форсъюзером, однако славилась довольно жесткими методами дисциплинарного воспитания солдат.

— Мама? — Я пребывала в растерянности, от которой едва не отвисала челюсть. Стоящий передо мной сит оказался моим биологическим отцом, что практически не тронуло меня за живое по сравнению с абсурдным заявлением, будто мама была грозным солдатом. Я рассмеялась. — Что за чушь ты несешь? Моя мать никогда служила в армии.

— Это она тебе так сказала? А она тебе не рассказывала, как познакомилась с Эйваном? Нет?

— Рассказывала. Они познакомились на каком-то мероприятии, устроенным…

— Ну да, мероприятии. — Фыркнув, перебил меня сит. — Если арест можно считать таковым.

— Чей арест? Твой?

— Ее. За ненадлежащее поведение. Она тогда перегнула палку и едва не забила до смерти какую-то молодую девчонку, сержанта, за то, что та допустила утечку конфиденциальной информации… Мда, за такое и убить было мало.

— Что?.. И ты думаешь, что я тебе поверю? Будто божий одуванчик — Алайя Опала — в прошлом была жестокой военной? Ты, наверное, совсем поехал рассудком.

— Она была прекрасна! — С жаром воскликнул собеседник, вынудив меня отступить на шаг назад. — А этот Эйван, который был командиром той девки, устроил Алайе допрос с пристрастием, выкинул из армии, унизил, промыл мозги, мол, так делать нельзя, это плохо, это ниже ее и прочая чушь… господи, мерзость!

— Мерзость — это твои слова, — настояла я. — Моя мать никогда не была той, о ком ты говоришь, и как бы ты не пытался очернить моих родителей, на меня это не подействует.

— Твоих родителей, — прошипел сит, блеснув злым взглядом желтых глаз. — Твои родители — тень того, кем они могли быть. Алайя посчитала нужным, чтобы я никогда не появлялся в твоей жизни, боялась, словно я могу испортить тебя или причинить вред. Я бы никогда не причинил. Мы могли бы воспитать тебя настоящим воином, тебя бы боялись, уважали… Но посмотри на себя, кем ты выросла. Жалкое подобие матери, а от меня в тебе осталась только боль.

— Заткнись.

— Ты не пытаешь совершенствоваться, хотя Эйван — что неожиданно — дал тебе возможность. И что в итоге? Другие обходят тебя во всем, а ты продолжаешь цепляться за какие-то идеалы, не задумываешься даже о том, чтобы занять трон, вместо того, чтобы охранять. В тебе говорит даже не любовь, а слабость, ты как… как… Ты хватаешься за людей, думаешь, что они тебе помогут, спасут положение, если ты спасешь их. Как с тем парнем, верно, генералом, которого ты вытащила из леса. Думаешь: «нужно только защитить его, и тогда глобальные проблемы придется решать ему, а не мне». Ты хочешь быть с ним, стоять рядом, как грозный цербер… вот только ты не грозный цербер, Вэйдис, а дрессированная псина.

Самые ласковые слова, которые только мог сказать отец своей дочери. Я была поражена, и в то же время оскорблена правдой, которую он посмел бросить мне в лицо.