— Зря дёргаешься, лейтенант. Забей. Если тебе легче станет: вообрази, что Арсен входил в сговор с террористами.

— Ды ты что, Гаврилыч! — Лёха поперхнулся дымом и закашлялся. — Ты просто посчитай вероятность: два мента из соседнего района совершенно случайно завалили из «калашей» обоих злодеев. В разное время, в разных местах.

Тот поджал губы, отчего ёжик седых усов встал торчком.

— Это дело давно уже вышло за рамки разумного, предсказуемого, управляемого. Я ничему не удивлюсь.

— Но Карапетян каким боком? Кроме того, что он родом с Кавказа и имел счастье попасться на глаза стрелку из охраны?

— Шут его знает. Придумают. Например, что злодей с «Приора» ремонтировался у армяна и вступил в сговор.

Лёха вспомнил свои рассуждения у Сазонова. Говорков заявляет то же самое. Значит, соблазн привязать убитого в парке к теракту возникнет у многих.

Они вышли на улицу Калиновского, заняв «боевую» позицию под окнами, выходящими на проезжую часть. Правда, в таком месте, где проезд VIP-персон практически невероятен. Как и повторный теракт в течение двух с половиной недель.

Но теория вероятности на улице Калиновского дала сбой. Когда издалека донеслись сирены сопровождения правительственного кортежа, грянул выстрел. С лишённого листьев дерева вспорхнула стая ворон.

— Во-он там! — рявкнул Лёха, увидев закрывающуюся форточку.

Вопреки страхам о снайперах КГБ, готовых снять каждого, проявившего неосторожность близ выходящих на улицу окон, больше никто не стрелял. Опер с участковым во всю прыть понеслись во двор.

Некий человек в штатском уже вопил в рацию о перестрелке, двое вежливых растерянно переглядывались.

— Второй подъезд, четвёртый этаж, — крикнул Говорков в спину Лёхе, по объективным причинам выигрывающему забег.

Дверь в подъезд оставалась открытой именно для таких случаев. Один из вежливых подпёр её камнем. И какой-то вежливый помчался вслед за двумя первомайцами.

— Может, петарда? — просипел запыхавшийся капитан, когда группа бегунов достигла лестничной площадки. — Упеку идиота на пятнадцать суток на Окрестина, за хулиганку.

— Я позабочусь о нем, — пообещал вежливый из внутренних войск. — Ломаем?

— Сначала позвоним, — предложил Лёха. — Вдруг такой псих, что сам откроет.

Открыл. Офонарел при виде двух здоровяков и пожилого участкового, набившихся в его крохотную прихожую, как рижские шпроты в банку.

— Ты стрелял? — грозно вопросил Гаврилыч.

— Да какое стрелял… Пробовал только…

Пожилой мужик лет шестидесяти или шестидесяти пяти, в несвежей майке-алкоголичке и трениках с пузырями, продемонстрировал своё сокровище — очень древний «Наган», рыжий от ржавчины, без деревянных накладок на рукоятке. Под нервное сопение вторгшихся стрелок объяснил, что откопал сей артефакт на дачном участке и привёл в относительный порядок. Разжившись единственным патроном калибра 7.62, вынул из него пулю и бабахнул в форточку, чтоб не дымить в квартире. Кого-то потревожил? Ну, извините…

Пудовый кулак лейтенанта из внутренних войск несколько раз поднимался и опускался, пока, наконец, не разжался. Лёха переглянулся с Гаврилычем. Если бы не посторонний, можно было бы просто забрать ствол, объяснить дурному деду «политику партии» и тихо замять, объяснив звук хлопка бытовыми причинами… Но в квартиру влетел тот штатский с рацией, он радостно отрапортовал невидимому собеседнику: «Преступная группа обнаружена и обезврежена». Ничего не оставалось, как преступную группу в составе единственного её участника тащить в РУВД.

⁂

Следующее утро началось с приятного, пусть и весьма неожиданного сюрприза. У входа в райуправление Лёху подкараулил молодой мужчина в форменной куртке с логотипом какой-то компании.

— Вы — Алексей Станиславович? Меня прислал господин Бекетов. Он обещал вам водителя в помощь, извиняется, что не сделал это раньше.

Что бы это значило? Придётся всё же потревожить Ингу до конца февраля, расспросить. Но от помощи отказываться глупо.

— Замёрз? Тебя как зовут?

— Шура. Не, минут десять всего стою.

— Пошли внутрь.

Водитель соответствовал именно этому варианту своего имени — Шура. Простой, как белорусский рубль. Быть Александром или Алексом ему бы точно не пошло. В крайнем случае, Сашком. В тепле коридоров он стащил с головы вязанную шапку с помпоном, обнажив раннюю плешку в соломенных волосах.

У двери кабинета Лёха обнаружил несколько мрачных типов. Кто-то из коллег вызвал судимых. Для расследования или профилактики — второй вопрос, но сажать Шурика на коридор в их компанию не хотелось, а внутри нужно было обсудить с Васей пару вопросов, для посторонних ушей совсем не предназначенных.

— Скоро поедем. Пока посиди у коллег.

В ОБЭП скучал Цыбин, задумчиво поглядывая в потолок, будто там крылся ответ на вечный вопрос этой службы: где ещё откопать пару-другую преступлений до конца отчётного периода.

— Этот друг пусть погреется у тебя. Будь с ним повежливее.

— Понял, — подмигнул Дима. — Оформим.

Утренняя суета заняла минут тридцать, после чего в кабинет заглянула Зинаида из дознания.

— Мальчики! Сорока на хвосте привезла: у вас доброволец с машиной на подхвате.

— Зин, есть, конечно, но для своих нужд надо. А тебе на что?

— По твоему вчерашнему сюрпризу, яхонтовый мой. Готово заключение по «Нагану», и там есть проблемка. Пистолетик-то не стреляет. Может, зря человека в клетку отправили? Катит нам незаконное задержание, касатики.

Лёха не знал, чему больше удивляться: сверхсветовой скорости экспертизы или негодности оружия, добросовестно вчера бабахнувшего. Впрочем, если вопрос стоит о покушении на безопасность первых лиц государства, эксперта могут заставить работать и ночью. Вряд ли пуля, поразившая Карапетяна, будет обследована столь оперативно.

— Поехали, что ли. Вась, объясни Папанычу, куда я пропал.

По пути к кабинету Цыбина Алексей пропустил вперёд дознавательницу, благодаря чему получил возможность созерцания её тугой фигуры и аккуратных плотных ножек в разрезе юбки. Женщинам в милиции приходится быть в большей степени мужественными, чем самим мужчинам, им вообще трудно. Даже монстроподобный Папаныч, придя домой, умудряется расслабиться, поболтать с супругой, сводить детей в парк, наслаждаясь возможностью не орать, не строить великовозрастных олухов-оперов, не заставлять людей делать то, что они не хотят… Женщина же и дома остаётся милиционером, разговаривает приказным тоном. «Дети, руки мыли?» — звучит у неё почти как: «Руки за голову, лицом к стене!»

Лёха никогда этого не понимал. Женщинам запросто удаётся быть двуличными с мужчинами, отчего дома так? Видно, им лень притворяться всю жизнь, а милицейская часть натуры рано или поздно берёт верх. Поэтому он давно себе дал зарок: с девицами-коллегами — никаких серьёзных отношений. Но посмотреть на красивую попу, покачивающуюся при быстрой ходьбе, отчего бы нет?

Цыбин восседал донельзя довольный, распаренный, галстук на рубашке распущен, ворот расстёгнут…

— На раз расколол! Учитесь, шпана!

Сине-бело-зелёный Шурик, не поднимая голову к вошедшим, быстро строчил на бумаге. Он был даже не распаренный — мокрый как мышь. Светлые волосёнки склеились.

Лёха заглянул через плечо.

— Повинная…