- Хочу девочку! - потребовала Катя.

  - С мальчиком намного проще, - возразила Надя. - Ему не нужно куча игрушек и одежды.

  - Зато девочка - это девочка!

  - Аргумент, блин!

  - Девчонки, а если Соколов не вернется? - озвучила я самую страшную мысль, пока они выпивали.

  - Акстись, дура! - дала мне Надя шелбан. - Ну, поругались вы, с кем не бывает.

   - Я тогда столько ему наговорила, - проскулила я.

  - Зато теперь порадуешь, - ответила Катя.

  Стало еще страшнее. В голове появились какие-то дикие мысли о том, что Соколов начнет утверждать, что это не его ребенок, из-за его гребаной магии!

  Подруги увидели, как у меня побледнело лицо и принялись на перебой успокаивать и обещать кровавую расплату новоиспеченному папаше, если он хоть слово недовольное вякнет.

  - Хватит нервничать! - не выдержав моих завываний, строго произнесла подруга.

  - В твоем положении нельзя! - добавила вторая.

  Я вновь разревелась.

  - Ну, чего ты плачешь, глупая? - пошли они на попятные.

   - Страшно? - взвыла я. - Вот посмотрю я на вас, когда тоже забеременеете!

  - Я хочу, - серьезно произнесла Катя. - Но Мир пока не хочет, и я понимаю его. Но все равно хочу.

  Мирослав был младше Кати почти на два года, без двух месяцев.

  - А как же учеба?

  - Господи, Лена, ну что такое учеба по сравнению с маленьким созданием, которому ты дашь жизнь? - она посмотрела на меня с такой снисходительностью, что мне показалась она старше меня не на год, а на лет десять. - Я хочу родить много детей. Троих минимум. Двух девочек и мальчика.

  - Дай угадаю, - прищурилась Надя. - Варвару, Василису и Мирослава?

  - Угадала, - фыркнула подруга в кружку.

  - А ты уже думала, как назовешь? - повернулась ко мне Надя.

  - Нет, - честно призналась. - Я, вообще, думала, что раньше двадцати пяти не забеременею.

  - Поэтому никогда нельзя загадывать заранее, - подытожила подруга.

  Посовещавшись, мы пришли к выводу, что если девочка, то будет Ева, если мальчик - Александр. Все же это, как-никак, мое любимое имя.

   ***

  Родителям я пока каяться не стала. На следующий день, под две ручки своих подружек, мы пошли в женскую консультацию, которая, к смеху сказать, находилась возле тренажерного зала и магазина техники с вывеской "Для настоящих мастеров!". Вывеска меня с чег-то совсем позабавила, и входили мы в гинекологию под мой истеричный смех.

  Гинекологом оказался молодой мужчина лет тридцати - Степан Николаевич Уступен.

  - Прилетели, голубушка? - заявил он мне с широкой улыбкой.

  Я зависла на пороге. Мозг с трудом переварил фразу, сообразил подтекст и выдал ответ:

  - Да вот мимо пролетала, дай думаю, залечу поздороваться. Здрасте.

  - Здравствуйте-здравствуйте, голубушка, - с той же широкой улыбкой покивал доктор головой и указал на стул по ту сторону своего стола. - Присаживайтесь. В ногах, как говориться, правды нет.

   Я вновь зависла, так как, помниться, в предыдущие разы мне с порога предлагали раздеваться. Хотя тогда была женщина. Дотошная, как работница паспортного стола, и выглядевшая, как вобла, которую забыли в холодильники. Тут же вспомнились ее злорадные слова, во время прошлого осмотра, когда я пискнула от боли, а она в ответ выдала: "Терпи! Рожать больней!".

  Мне, действительно, захотелось присесть, а ноги вдруг с чего-то стали подкашиваться.

  Дальше пошел опрос, а потом осмотр, после которого мне вынесли вердикт - шесть недель.

   - Как шесть? - опешила я. - У меня же в прошлом месяце месячные были!

  Мне пояснили, что такое случается: кровь идет через плод. У некоторых женщин кровь может идти и три, и четыре месяца, и лишь потом они обнаруживают, что беременные.

  Потом мне дали кучу наставлений, поставили на учет, выписали витамины и отправили восвояси до следующего осмотра, на которые теперь я должна буду ходить с завидной регулярностью.

  Выходила я из кабинета, словно из мясорубки. Одно дело, когда тебе тест сообщает: дескать, пипец, две полоски на кедах... тьфу ты, на тесте! И другое, когда гинеколог заявляет: все, голубушка, дое... леталась ты!

  В коридоре подруги оперативно схватили меня по руки, как опытные сотрудники ОМОНа нарушителя порядка, а женщина лет тридцати пяти, что стояла за нами, взглянула на мое бледное лицо и спросила:

   - Первая беременность?

  В ответ я кивнула, и она утешительно сжала мое плечо и ободряющее улыбнулась.

  - Держись. В первый раз всегда страшно. Главное, глупостей не наделай. Это только, кажется, что молодость долго длится, а она - пшик! - и прошла.

  - Я и не думала ни о чем подобном! - со злостью выдернула я плечо.

  - Молодец, - произнесла она и зашла в кабинет.

   - Пошлите быстрей, - попросила я подруг.

  Было мерзко от того, что она могла подумать подобное обо мне.

  Потом мы еще несколько часов просидели в кафе, разговаривали, представляли, как оно будет, и пытались просчитать реакцию моих родных.

  По голове меня, конечно, никто гладить не станет, но и до розгов тоже, думаю, дело не дойдет. А вот то, что меня с Соколовым первым делом отправят в ЗАГС - не нужно даже к гадалке ходить. Он, скорее всего, даже обрадуется: я ведь отнекивалась и просила дать мне время, а тут убойный аргумент в плане штампа в моем паспорте. Если он, конечно, вернется...

  Мою голову опять заполнили пессимистичные мысли. И хоть я понимала, что это все нервы и моя больная фантазия, и что для его задержки есть тысяча и одна причина, но мысли в голове все появлялись и появлялись. И я так в них ушла, что даже не сразу поняла, что меня кто-то настойчиво зовет по имени.

   Оглянувшись, я увидела мужчину... и я, скорей, не узнала, а почувствовала, кто он, потому что ни одной фотографии у мамы не осталось. Она говорила, что он, вообще, не любит фотографироваться.

  Он был высоким, поджарым, с сединой в висках и какими-то безумными глазами,