Теперь ему было скучно, потому что Митци не обманывалась обычным утверждением: «Ты шлюха, а я — полицейский», простая констатация, которая давала в большинстве случаев мгновенный эффект. Мок должен был перейти к еще более мрачным формам убеждения и в тысячный раз обратиться к притупленному рассудку. Он посмотрел еще раз в глаза Митци и увидел в них упрямство и веселье. Так смотрела на него Софи, когда он молил ее о миге любви. Точно так же поджимала рот его жена, когда выпускала дым от папиросы; так, наверно, делает и сейчас, сидя в какой-то мерзкой берлинской гостинице и прикрывая стройные бедра прожженной окурками постелью.

Мок резко встал, крепко схватил Митци за руку и выволок в коридор, где оставил ее под присмотром Цупитцы. Сам вошел обратно в номер и сказал Вирту:

— Обыщи эту комнату. Огненная Митци должна гасить свое пламя снегом.

Прошла минута, прежде чем Вирт понял, чего от него требует его полицейский патрон и опекун, — начал тщательный обыск. Мок стоял у окна и смотрел на пьяных юношей, которые, покрикивая, похлопывали подмастерья портного по плечам. Обнимая друг друга и поскальзываясь в плотных шапках снега, они двинулись по двору к надодранским валам. Шум в комнате также прекратился. Мок обернулся и увидел перед носом жестяную пудреницу из-под мази от мозолей, удерживаемую в согнутых пальцах Вирта. В ней был белый порошок.

— Это кокаин, — вымолвил Вирт.

— Приведи ее, — бросил Мок.

Глаза Митци были теперь полны смирения. Она села на кровать и вздохнула совсем неоргиастически. Она дрожала от страха.

— Знаешь, что я теперь с тобой сделаю? Я высыпаю снег из окна и запру тебя надолго. Это будет мой добрый поступок, я вылечу тебя от кокаина, — Мок ощутил в желудке тяжелое утиное мясо. — А может, ты не хочешь быть вылечена и зависеть сама от товара? А может, тебе мне рассказать что-нибудь о рыжем пьяном парне, который был у тебя сегодня. Что он сказал и в какой пошел погреб?

— Он был тут около шести. Он сделал это со мной, а потом расспросил, где работает сейчас Анна Золотая Рыбка. — Митци стала менее пугливой и очень точной. — Я сказала ему, что она сейчас в ночлежке у Габи Зельт. Он туда, наверное, пошел.

— Он объяснил, почему ищет Анну Золотую Рыбку?

— Такие парни, как он, не объясняют.

Мок призвал Вирта и Цупитцу и оставил Митци одну со своими угрызениями совести. Чувство скуки растаяло. Переполняла его мысль об обладании гладкими тисками, которым не сопротивлялся никто: ни Урбанек, ни Митци, ни когда-то года назад Вирт и Цупитца, которые без возражений сопровождали его сейчас во время этой одиссеи по забегаловкам. Спустившись по лестнице, он увидел испуганное лицо Урбанека. Он замедлился. Каждое резкое движение напоминало ему об утке, залитой водкой. Он понял, что только один человек сопротивлялся действию тисков, что только один человек не мог найти для себя место в его педантично организованном мире.

— У тебя тот кокаин? — спросил он Вирта.

— Да, — услышал в ответ.

— Отдай его ей, — сказал Мок медленно. — Не исправляй мир. Ты не слишком в этом хорош.

Через минуту трое мужчин сидели в машине. Цупитца спросил о чем-то Вирта на языке жестов. Вирт махнул на него рукой и завел мотор.

— Что это с ним? — Мок указал на Цупитцу глазами.

Вирт некоторое время задавался вопросом, не подорвет ли то, что он скажет, авторитет советника, и перевел вопрос Цупитцы, пытаясь смягчить его свирепость:

— Он спрашивает, почему этот портье и проститутка были такие гордыми и не боялись вас.

— Скажи ему, что они меня не знали и прикрывались своим шефом, который имеет хорошие контакты с полицией, думая, что я не могу его обойти.

Вирт перевел, и Мок увидел улыбку на лице управляющего автомобилем бандита насмешливую улыбку.

— Переведи ему сейчас точно каждое мое слово. — Мок прищурил глаза. — Я хорошо знаю владельца этого борделя. В субботу и во вторник я играл с ним в бридж. Шлюха и портье уже меня хорошо знают. Хочет ли твой Цупитца тоже меня хорошо узнать? А если нет, то пусть не усмехается.

Вирт перевел, и Цупитца изменился в лице и глянул на остающийся с левой стороны пустой зимний пляж над Олавой.

— Но шлюха первый класс, — Вирт пытался разрядить атмосферу. — Та Митци была вполне…

— В шлюхах он разбирается очень хорошо. Каждый день имеет с ними дело, — сказал Мок, пытаясь вспомнить, как выглядела Митци.

Вроцлав, пятница 2 декабря, десять вечера

Закусочная Труша в особняке «У черного козла» на Крульштрассе напротив печной фабрики Либчена называлась по имени энергичной управляющей «нора у Габи Зельт». Ставни особняка были всегда закрытыми, что было продиктовано прежде всего желанием покоя и благоразумия. Владелица не заботилась о новых гостях, а кроме того, хотела избежать любопытных взглядов детворы из окружающих подворий и жен, ищущих пропавших мужей. Клиентура была постоянной: мелкие преступники, запойные экс-полицейские, ищущие сильные впечатления молодые дамы из высших слоев и менее или более таинственные «короли жизни». Всех их связывала сильное увлечение белым порошком, точно отмеренные, запакованные в пергамент порции которого продавцы носили за внутренними тесемками шляп. Шляпа была, таким образом, распознающим знаком дилеров, которые в туалете совершали ежедневно около десяти сделок. Именно «снег» был основным товаром в закусочной Габи Зельт. Носящая это имя, бывшая содержательница борделя была лишь фигуранткой, предоставляющей за значительную оплату свое имя фактическому владельцу фирмы, аптекарю Уилфриду Хельму, главному производителю кокаина во Вроцлаве. Деятельность закусочной Габи Зельт была терпима полицией тогда, когда — благодаря постоянно находящимся там информаторам — ей удалось закрыть какого-то независимого от Хельма торговца кокаином или преступника, который решил потратить с трудом заработанные деньги на «цемент». Но когда стукачи слишком долго молчали, полицейские из комиссии по наркотикам делали на закусочную безжалостные налеты, благодаря чему хватали мелких преступников и могли со спокойствием сердцем пополнять картотеку, а Габи Зельт и аптекарь Хельм вздыхали с облегчением, потому что эти налеты добавляли правдоподобности им в глазах подпольного мира.

Мок все это прекрасно знал, но — как вицешеф другого ведомства — не вмешивался в дела «цементовиков», как называли полицейских по наркотикам. Никто его поэтому не знал у Габи Зельт, и никто не должен обращать на него большого внимания. Тут, однако, Мок ошибался. Вскоре после того, как они оказались за дверями, украшенными вывеской с рекламным слоганом «Das beste aller Welt, der letzte Schluck bei Gabi Zelt»[12], и уселись на длинной лавке из грубо оструганных досок, к Моку подошел изящный элегантный мужчина и провел по носу наманикюренным пальцем. Хотя Мок знал этот знак, на его лице отразилось удивление — первый раз в жизни его приняли за торговца кокаином. Он быстро понял причину — забыл снять шляпу. Поэтому он сделал это, совершив изящное движение руки. Разочарованный наркоман взглянул на Вирта и Цупитцу, но не заметил в их взглядах даже тени заинтересованности.