Мы направлялись к большому, относительно соседских, дому с пристройками и навесами. Сразу было видно, что тут живет человек, который занимался то ли кузнечным делом, но кузнец живет на краю села, то ли какой плотник. В последнее верилось больше, хотя что-то похожее на наковальню заприметил.

Осип «Рука» — это потому, что у него нет левой руки. Вот такие добрые прозвища у людей. Почти нет руки, я увидел культю чуть ниже локтя.

— Что ж вы вашбродь придумали этакое? — не особо чинясь, спросил Осип.

— Да вот, братец, хочу много меда раздобыть, кабы и себя побаловать и на продажу, — улыбнулся я.

Слово «братец» немного покоробило, но лишь часть той сущности, которой является сознание Надеждина. Вполне нормальное обращение от человека с более высоким статусом по отношению к тому, кто стоит чуть ниже, как минимум на пару ступенек социальной лестницы.

— Мед — это хорошо. Я сразумел твою задумку. Добре, коли работать станет, никогда такого и не бачив, — сказал Осип и ухмыльнулся, отследив мой взгляд, который был направлен на почти отсутствующую руку.

У меня, действительно, был вопрос, как однорукий человек сможет изготовить ульи, которые, вроде бы и кажутся несложными в исполнении, но требующие определенных навыков и, как минимум, двух рук. Да и вообще интересно было, где он руку потерял. Тут, в отсутствии новостей и общения и то, как кобель лапу задирает, начнешь в упоением обсуждать, лишь бы поддержать беседу.

— Ты, вашбродь не гляди, что я без руки. У меня за тое иное работает справно, — пожилой мужчина рассмеялся. — Вот тем иным я помощников себе и заделал.

Я сперва не понял, что он имел в виду, не думал, что селянин может отпускать такие скабрёзные шутки. Вот и не вдумывался, пока мы не прошли в сарай, который с превеликой натяжкой можно было назвать ремесленной мастерской. Хотя я всеми своими сущностями, даже не имел понятия, как именно могла выглядеть та самая мастерская.

Тут были пять парней. Вернее, двоих можно было и вовсе назвать молодыми мужчинами, два подростка и один парень лет десяти, не старше. Каждый имел небольшое, но все же сходство с Осипом.

— Сыны мои, — сказал Осип, вошедший следом за мной в сарай. — Я же казав, что есть у меня нешта рабочее. А еще три девки нарадил. Ты, барин, жанатый, али как?

Пришлось смутиться. Не хотелось этому человеку отвечать, что жениться я и не против, но позже и явно не на его дочерях, а вот в гости прийти они могли бы, да хоть и все разом. Отсутствие чистой и светлой любви, той, что на разочек на сеновале, напрягало. В этом отношении Надеждин полностью завоевал нишу в сознании. Сперанского подобные низменности никогда не волновали.

— Жинка моя взвар добрый варит. Не желаете испить? — спросил Осип и у меня сложилось впечатление, что этот человек умеет общаться с людьми более высокого статуса, но, от чего-то со мной ведет себя беспардонно.

— А, давай! Но ты же расскажешь, где руку потерял? — не стал я чиниться и согласился на взвар.

Что-то подсказывало, что начни я нос задирать, так просто получил бы отворот-поворот и дело с концами. Так что придется побыть простоватым.

Осип лишился руки во времена очаковские и покоренья Крыма, которые, впрочем, были весьма близки к современности. Вот рекрута, умудрившегося дослужиться до сержанта, и отправили со службы. Не годен он оказался даже для обучения молодняка. Но Осип не отчаялся, у него уже была зазноба, к которой бегал даже в самоволку. Вот и женился, как оказалось, удачно.

К слову, подворье Осипа одно из самых богатых среди крестьян в имении, хотя он и не крепостной, а числится слугой при княжеской усадьбе. Где починить забор, выезд, даже мельницу, почти что угодно. Может даже сам умудриться это сделать, но теперь, когда правильно воспитал сыновей, образовывалась целая артель рукастых мастеров-Кулибиных. Кулибин… а как он там поживает?

Мои руки не были заточены под плотницкую работу, такие себе — аристократические ручки. Все равно придется это менять, но не сейчас. Тут нужно было держать фасон. Некоторое панибратство с людьми подлого сословия я уже себе позволил, на грани, но возьмись я за пилу, топор, или молоток, то такой порыв только повредил бы.

Я не сноб, самооценку не поднял к облакам. Тут иное. Это время не Петра Великого, когда увидеть власть имущего за работой было чудно, но в рамках поведения государя. Сейчас иная эпоха. И я просто рисковал перестать быть для людей «барином». Но я же к высотам устремился. И так папович — клеймо на всю жизнь, а тут еще якшаться с крестьянами.

Потому я бросал деловые, короткие, но внимательные взгляды на то, как работала плотницкая артель, претворяя в жизнь проект улья. Мое участие заключалось в том, что я чуть поправлял и нагружал всех действующих лиц работой. Все равно за сегодня не удалось сделать и одного домика для пчел, но изделие, когда я уже возвращался домой, имело контуры окончательного варианта улья.

— Господин Сперанский, меня послали Его Светлость, чтобы служить Вам, — встретила меня возле дома девушка.

Вот это поворот! Лучшая красотка из всех служанок, дочь одной, особо уважаемой женщины из прислуги, если не ошибаюсь, молоденькую зовут Агафья. Это проверка от князя? Хочет посмотреть, как я с такой вот прислугой начту чудить? Змий искуситель!

— Проходи! Жить будешь со мной? — сказал я, любуясь, как девушка зарделась.

— Если так Вам будет угодно, — отвечала Агафья.

— Угодно, — говорил я, так же чувствуя неловкость.